В рыбалке я не сильна, поэтому поплавками называю книги, которые помогают держать голову на поверхности, когда жизнь тянет ко дну.
Мои вот, например, знают: если я укладываю на ночной столик очередной том Чехова - у нас все хорошо. Есть душевные силы окунуться в его обманчивую простоту, унылую обыденность, подспудно давящую многослойность.
Рассказы, как это ни странно, читать труднее, чем романы. Они хоть и короткие, но требуют большeго душевного напряжения. Когда автор настраиваится на марафон в пятьсот страниц, он сразу берет размеренный темп, лишь иногда, в моменты сюжетных поворотов или кульминации накаляя градус, переходя со спокойного шага в галоп. В рассказе нужно успеть прожить маленькую жизнь, пока бежишь стометровку. Почувствовать, как воздух, в котором перемешались с детства знакомые запахи мокрого асфальта и сирени, наполняет легкие, как мелкие камешки отскакивают от подошвы, и ветер в волосах. И до самого конца, до последней строчки, переживать - добежит ли?
Когда я берусь за "Анну Каренину", это плохой знак. Потому что роман очень депрессивный. И дело даже не в том, что женщина попала под поезд. Есть такой литературный прием, который филологи с серьезными лицами называют суггестией.
Суггестия - это внушение человеку определенных установок через чувства. Здесь не так важен сюжет, как манера подачи и атмосфера. Настроение. Это как в фильме "Сияние" - еще никого не убили, а уже страшно.
В кино читателя настраивает на "страшное" музыка, ракурс, напряжение в кадре.
У писателя в арсенале - ритм и ассоциации.
Вот, например, в начале романа уже ясно, что Анна Каренина до финала не доживет. Помните ее на балу? Бог с ним, с черным платьем. Настораживает нитка жемчуга, которая как бы перерезает ее крепкую шею. Тоска и безнадежность от начала и до концa, даже на самых светлых и радостных страницах. Роман этот и написан был, чтобы излечиться от депрессии и не наложить на себя руки. Как говорил один мой знакомый профессор Сорбонны: самые хорошие книги пишутся в самые трудные времена.
Когда эти времена наступают у меня, я читаю всегда одну и ту же книгу. Это мой поплавок, который раз за разом вытягивает меня на поверхность.
Первая часть, "Возмутитель спокойствия", вышла в 1940 году. Вторая, "Очарованный принц", была написана уже в лагере, куда автор попал за "антисоветскую агитацию". Из Мордовии его хотели было перевести на Север, в более тяжелые условия, но начальник Дубравлага оказался давним поклонником его творчества, и у Соловьева получилось договориться: его оставляют в лагере, после вечернего построения дают возможность работать в библиотеке, бумагу, чернила, а он обязуется написать продолжение приключений Ходжи Насреддина.
Ничего более жизнеутверждающего я не читала. Первый признак текста, который перетягивает заблудшие души на сторону жизни - аппетит. Когда читаешь, хочется вкусного. На таких книгах обычно оставляют кляксы от борща.
Ритм этой прозы - неспешный, как река с редкими порогами, когда течение усиливается только на острых сюжетных поворотах. Дыхание от него не сбивается. Можно читать с любого места. Где бы ни зашел - в омут не затянет, вода держит, баюкает.
Книга Соловьева наполнена его воспоминаниями о Востоке, о Средней Азии, где он провел детство и юность. В холодном сером бараке он грезил жарким бухарским солнцем, яркими красками и шумом базара, запахами специй и сладостью халвы.
На поверхности - интересная история, интригующий сюжет и искрометный юмор. Нырнешь поглубже - разглядишь тонкий, мудрый, философский взгляд на мир.
Я возвращаюсь к этой книге как в любимый дом. Открываешь дверь своим ключом, заходишь, а там все по-прежнему. Уютно, спокойно, привычно. Как было в далеком детстве. Сначала.
"Тридцать пятый год своей жизни Ходжа Насреддин встретил в пути"...
А какие поплавки у вас?