Обзор романа
Эпидемия словно насмехалась над большинством толкований. Она миловала грешников и поражала самых праведных людей! Смерть детей поставила под удар философию Панлю. Герой должен был усомниться в правоте Бога или притвориться глухим и слепым, продолжая слепо верить. Больше ему ничего не осталось. Отец-иезуит зашел очень далеко в своих догмах. Когда он сам заразился, то отказался от врачебной помощи, полагаясь на волю Господа. Тем самым он отрекся от земного. Недуг забрал его, будто подтвердив тщетность морали ради мистики откровения.
Безысходность персонажа помогает поймать истинные размеры мыслей про нравственность в романе Камю. Речь здесь идет о санкциях праведного поведения, возможностях поиска божественного начала, понятие бытия как начала всего сущего, исходя из космологических, натурфилософских, естественнонаучных, иных убеждений итогового благоустройства. Вопрос состоит в том, необходимо ли морали оправдание извне или же она самодостаточна по своей природе?
Риэ проложил сам себе путь на ощупь, отказавшись от фанатической веры. Профессия доктора изначально разрушила в нем надежды на мировой порядок вещей, потому что ему приходится ежедневно сталкиваться с хворями и смертями. Бессмысленно взирать в небеса. Они хранят вечное молчание. Необязательно принимать это: "нужно быть безумцем, слепым или негодяем, чтобы смириться с чумой". Священник старается спасти собственную душу, а не тело. Врач же по сравнению с ним показывает свое несогласие с участью каждого человека. Он заботится обо всех больных эпидемией. "Спасение человека, — возражает он Панлю, — слишком большое слово для меня. Я не иду так далеко. Здоровье человека - вот что меня интересует, здоровье в первую очередь".
Доктор, будучи сыном простого работяги, с детских лет познавший школу бедности, просто выполняет свой профессиональный долг. Он помогает человеку сопротивляться горю. Врач ежедневно делает обход больных зараженных, которых увеличивается с каждым разом. Смысл его работы остался старым. Он выбрал призвание на одном дыхании. Доктор не считает себя героем. Так поступил бы любой порядочный человек на его месте.
Стыдливая воздержанность врача, предпочитающего "прозаическое" ремесло, выходит не из целей автора произведения развенчать человеческий героизм. Героя возвышают. За этой скромностью ощущается целомудрие солдата, не верившего многочисленным болтунам, которые могут похоронить самые святые побуждения с поступками. За всем этим скрыто несогласие с соратниками священника. По-иному воспринимается понятие греха и ущербности человеческой личности. Для героя Риэ и его помощников долг представляет собой не героизм, а очень даже разумное побуждение. Важнее всего при этом добровольная помощь и поддержка!
Дух заботы и есть гуманизм, которым писатель обязан патриотическому Сопротивлению. Урок романа здесь - никогда не встать на колени перед Судьбой, даже если нет надежды на спасение! Бороться до конца, во что бы то ни стало. Большинство персонажей наделены для противоборства жизнестойкостью. "Есть больше оснований восхищаться людьми, чем презирать их".
У героизма романа имеется и своеобразная хрупкость, выходящая из философской составляющей. Если вокруг царит произвол смертельной эпидемии, то предотвратить взрыв этого зла и справиться с ним не под силу никому. В "Чуме" ни доктора ни местные власти не могут победить опасный недуг при любом старании. Остаются неизвестными причины происхождения болезни. Бациллы вируса исследуют в лабораториях, на основании результатов создаются сыворотки, но никто не в курсе, получилось ли установить название микроба и можно ли изготовить эффективное лекарство от подобной хвори. Чума истощила свой запас зла и исчезла в норе словно зверь, отдавая отдых жертвам на некоторое время. Медицинские труды Риэ и его коллег обречены на поражение. Все зависит от капризов чумы.
"Нельзя знать и лечить одновременно", — убежден врач! Если заранее знать, исходя из приведенного афоризма, как открыть дверь, то должна быть приготовлена и отмычка. В данном случае отмычкой предстает божественный промысел! С его помощью легче истолковать и понять суть событий. Такое знание будет лишь мешать. Возможно ли лечить от чумы, не ведая ее истоков? Не похоже ли это на знахарство? Грань между лечением и долгом здесь неопределенная, неясная, в тумане потерявшаяся. Нравственность при всем этом полностью зависит от божественного провидения!
От знаний божественного начала следует черпать варианты обеспечения и воплощения дела нравственно-исторических устремлений. Выход из любого положения есть, но познающий рискует принять заблуждение за истину. Тогда нравственность обречена на падение в бездну безнравственности. Эта догма до такой степени сильно насторожила Камю, что ему приходится отступить назад, как и иным мудрецам морализма.
Самый философский персонаж здесь - сын прокурора Тару из "Постороннего". В нем дар врача соединился с тягой к "святости без Бога". Его исповедь другому доктору венчает нравственный кодекс. Он представляет собой юношу, который видел подсудимого насквозь. Его отец требовал казни и добился своего, лишившись наследника. В результате сын покинул дом. Богатой жизни Тару предпочел бродяжничество, поиск истины, защиту униженных и оскорбленных с помощью оружия. Он столкнулся с неумолимостью в гражданской войне. Его осенило и он сложил оружие, отказавшись отвечать злом на зло. Уговоры друзей не помогли. Герой верил в недопустимость нарушения библейской заповеди "не убий!" Затем он стал изгоем.
Перед читателем возникла несокрушимая последовательность, как в случае с отцом Панлю. Не зря Тару стремится к святости. Он старается быть приверженцем мирской веры. Даже врач, будучи его другом, с опаской крестится: "У меня нет вкуса к героизму и святости. Быть человеком - вот что меня привлекает". Риэ - врач, а хворь не дает места для сомнений. Чума - враг, ради уничтожения которого все средства хороши! Тару - антипод Риэ. У него позади скитания по разным городам и селам, столкновение со смертью, которую разносит вирус, а не человек.
Когда люди противоборствуют между собой на исторической сцене, то они отталкиваются от идей о долге и благе, от предпочтений одного из враждующих лагерей. Житейский поступок имеет важное значение, зарядившись как добром, так и злом. Значительными становятся заветы морали в представлениях о целях, смысле и цене дела. Эта мера всегда неизвестная величина. Попытка добраться до нее мстит сама за себя в будущем. Благими намерениями вымощена дорога в ад. С другой стороны - бесчинство иезуитов происходит.
Перед такой сложнейшей задачей и оказался политик Тару. Он столкнулся не только с физическими, но и историческими недугами. Усилия избавиться от них превышают чувства милосердия, задавая тон вынужденной жестокости. Герой пытается, исходя из этого противоречия, сделать все поступки сострадательными. Доктор следует заповеди "не убий!" ради спасения хотя бы одной души своей и причастия к лику "праведных без Бога", то есть святых моралистического гуманизма.
Прозаик не скрывает про вытекающие последствия. "Теперь я знаю, — угрюмо соглашается Тару, что с того времени, как я отказался убивать, я сам себя осудил на бесповоротное изгнанничество. Историю будут делать другие". Он же останется в ней, чтоб и далее терпеть любые напасти жизненные, всегда оставаясь с жертвами исторической хроники событий. Попытки делать историю изображаются в романе-притче невероятной гордыней, от которой исходит большая драма, чем от старинных несправедливостей, на которые обрекает подобное терпение.