В это солнечное утро решила Дарья, вдова, оставшаяся с тремя ребятишками, постирать половики тканые на речке. Вот и взяла с собой Нюрку, старшенькую, помочь донести до мостков тряпицы. Нюрке уже десять лет, как стукнуло, помогала матери во всем, поставили кошель с половиками на берегу, да и побежала обратно приглядывать за малолетками.
Стирает Дарья половики, а тут и соседка Анисья прибежала.
-Здорово живешь, Дарья, ты чавой то меня не кликнула? Вместе то споро дело идет.
- Да кто ж тебя знает, когда ты освободишься? А я, пока времечко нашлось, да и побежала.
Так разговаривая, они жмакали половики, смывая с них грязь. В это время с другого берега подходил незнакомый мужчина. Он посмотрел из дали на баб, полощущих половики, ухмыльнулся и пошел по мостку. Да подходя к концу старого настила попал ногой на прогнившую доску и провалился в образовавшуюся дыру в реку.
-Да, чтоб тебя,- выругался он, вставая на ноги, по пояс в воде. – Все намокло. – Он вышел из воды и снимал с себя одежду. Выжимал. А водица то студеная.
Бабы видели, как он упал в воду и смеялись, вот те раз, попался мужичок. Но побежали помощь оказать пришлому.
-Ты откель такой взялся, бедовый?- Вопрошала его Анисья.- Никак со службы царской бредешь, вон бородишой то как зарос, лица не видать. Долог путь то был?
- Ох, долог, бабоньки. Две пары лапотков стер.- Выжал он рубаху и стал натягивать ее мокрую на себя.
-А че ж не в сапогах бежишь то?
-Так сапоги то жаль, а лапти связать просто, да и идти в них легче.
- А, вон оно, какой ты сметливый, добро то свое пуще глаза бережешь.
- Оно так, только добро мое все в один кулак помещается, сапоги да ложка, кружка, да одежка,- весело отвечал пришлый.
- Смотри, Дарья, да он еще и весельчак.- Ну повезет той бабе, что замуж за тебя пойдет. И руки крепкие и нрава веселого.
- А может, тебе пригожусь,- отвечал ей солдат.
- Рада бы была, да дома свой бородач имеется, двоих то не потяну, - смеялась она, подперев бока руками.
- А можно ль у кого в деревне остановиться, переночевать, да отдохнуть, отогреться, да с утра опять в путь дорогу собираться буду.
- Дарья, что молчишь то, бери его к себе. Вишь мужик мокрый весь. Обсохнет у тебя, да и дальше тронется.- смеялась она, подталкивая Дарью, а в ухо шептала, - смотри, может и он тебе пригодится на что.- Да и залилась смехом.
-Ну тебя, сорока, - ответила Дарья,- а обсохнуть то можно. Вон бери половики мокрые, да неси за мной.- Взяла его котомку с сапогами и пошла по тропинке в деревню. Тот быстро подскочил, схватил половики и понес следом.
- Ишь, как побежали, а меня че не дожидашься?- Обиделась Анисья и пошла дальше стирать свои половики.
Дарья привела солдата в дом, омылся он, одел сухую одежду, что осталась от бывшего мужика ее, подала на стол картошку вареную, лук, да сало отрезала. Поставила кружку кваса. Дети смотрели за мужиком.
- Звать то тя как? А то за стол сел, а имя не знаем.- Нервно говорила Дарья. Знала она, что уж постарается Анисья разнести по деревне новости в лучшем свете. Хорошая баба, но вот любит сплетни городить, а приврет с три короба, что было, что не было, не отмоешься потом.
- Мироном нарекли, Мирон Иваныч я, Смирнов. - Ответствовал солдат,- служил верою и правдою двадцать пять годков в дальнем городе Владивостоке.
-Где ж это, далеко небось, мы ить и не слыхивали.
-Далеко! Шел я по дороге, сбивая свои уставшие ноги, ехал и на пароходе, где подводой добирался, там и отсыпался. Подрабатывал на хуторах, да городишках, хлеб добывал, да и одежонку поправлял. Долго шел, ни дней, ни месяцев, а целых три бесконечно длинных года. Шел с самого края нашей земли, где проходила моя служба, туда в 1870 году привезли меня еще молодым рекрутом из деревни. Забрали в солдатушки от отца с матерью, больше и не видел я их. А видел сопки и тайгу, и море, холодное и бескрайнее.
Дети сидели вокруг солдата и слушали его рассказы о странной и необычной стороне, где восходит солнце. Много повидал солдат, интересно детям было слушать. Так и вечер наступил, а дети все галдели: расскажи еще, расскажи. Пока не начали сопеть носами, укрыл он их одеяльцем и сам повалился на лавку, положив свой мешок под голову.
Утром, еще солнышко не взошло, а уж он Дарье и воды наносил и грядку в огородишке вскопал, глянула она во двор, а он стоит, улыбается, побрился, стал моложе намного и на лицо приятен. Зарделась Дарья, давно она помощи ни от кого не видела, как мужик помер, так и влачит в деревне плачевное существование. Тяжело одной троих деток растить, да на работу ходить, в поле то серпом намашешься, дома уже ползать приходиться. Хорошо Нюрка поднялась, да за малыми приглядывала и по хозяйству управлялась.
Вышла она козу доить, а сама все о солдате думает. Щеки пылают, но держит себя в руках.
Налила ему кружку молока, да горбушку хлеба поднесла: ешь солдат.
Доволен он. Собираться начал в путь дороженьку, а у Дарьюшки сердце зашлось, как будто родного человека провожает, уйдет вот сейчас за порог, и опять она одна останется. А как его остановить то, не знает. И он стоит с ноги на ногу переминается. Тут дети подскочили:
- Дяденька Мирон оставался бы ты у нас. Сказки бы нам свои рассказывал, а мы то тебя слушать будем, помогать во всем.
Смотрит Мирон на детей на Дарью, а она молчит, только отвернулась от него. Да фартуком лицо прикрывает.
- Можно и остаться,- сказал он,- коли мамка ваша примет меня.
Она от счастья только ойкнула. Остался Мирон в доме Дарьи на правах хозяина и стали они жить поживать. Детей растили, новых народили, а любили друг друга крепко, за все годы их обездоленной жизни. Хорошим хозяином стал Мирон. Детям своим таланты и умение по наследству передавал.
Дед рассказывал, что сто три года прожил его прадед. Веселый был старичок, радовался каждому новому дню и благодарил бога, что в тот далекий летний день его любимая Дарьюшка вышла на реку стирать домотканые половики.
- Вот на них то, я и пришел, новую дорожку они мне указали, - смеясь, говорил он.