В школу я пришел работать с улицы — в прямом смысле слова — с ночного проспекта, на котором охранял женщин легкого поведения вместе с ташкентским корейцем - мастером таэквондо. С проспекта нас вытеснил ОМОН и нужно было где-то подыскивать нормальную работу. Кореец организовал платную секцию каратэ в приморском городе, а я решил устроиться физруком в обычную школу.
Директору нужен был учитель-мужчина. Она заглянула в мою трудовую, увидела запись о службе в МВД, потому согласилась. Да и небольшой педагогический стаж был — до МВД работал физруком в интернате для педагогически запущенных детей. Вероятно, чем-то я ей пришелся — у нее два сына погибли во время спецопераций в Чечне, она не стала задавать мне лишних вопросов. Оформила по трудовой книжке, и я легко влился в новый коллектив.
На переменках пил чай в учительской. Коллектив большой — в основном, женский. Наслаждался контрастом между тем, что было год назад в моей жизни, и тем, что стало сейчас. Упивался не только ароматным чаем, но интеллигентной обстановкой, царившей в школе. Совсем другой мир.
В первую же четверть я собрал крепкую школьную сборную из хулиганистых парней - знал, как дать им стимул проявить себя в спортивных подвигах. Сборная школы заняла первое место на областном чемпионате, и я стал в глазах общественности "хорошим педагогом". Хотя никакого учительского образования у меня не было. И хорошим педагогом меня назвать было нельзя. Потому что изначально я вошел в школу, чтобы на год-другой перебиться и найти более оплачиваемую работу.
О том, что директор взяла меня не только и не столько, чтобы заполнить ставку, я узнал позже.
В тот период я не был женат официально. Были случайные связи — всплывали призраки прошлого, но я постепенно отдалялся от них. Лишь плохо зарубцевавшийся шрам над губой и память тела не давали окончательно забыть ночной проспект. Нельзя служить двум господам, разрывать себя больно. Поэтому я потянулся к учительской интеллигенции.
Во время «окон» я выходил на школьный дворик, крутился на турнике, отжимался на брусьях, а если погода плохая, читал в школьной библиотеке русскую классику. Много разговаривал о литературе с библиотекарями. Позже библиотекарь шепнула мне, что группа девчонок из выпускного класса неожиданно стали посещать библиотеку. Шутила: «Благодаря новому физкультурнику резко повысился интерес школьников к культуре духовной».
Как-то раз после звонка на урок на лестнице в толпе меня специально толкнула старшеклассница — веселая крепкая девушка с накрашенными губами. Я подумал сначала, что это какая-то новая учительница или практикантка. Однако выяснилось, что это ученица одиннадцатого класса. Девушка зрелая физически, может быть, в ущерб эмоциональной части. Толкнула специально, чтобы обратить на себя внимание.
Потом я заметил ее в библиотеке, за чтением Толстого, а зимой она с подругами учудила пойти по заснеженному городу вслед за мной через заброшенный парк. Был вечер, время опасное. Я остановился, подождал компанию. Попросил девчонок вернуться, потому что в парке темно.
— А мы просто гуляем, — рассмеялась та, что толкнула меня локтем в школе.
— Девчонки, — сказал я. — Вернитесь в свой район. Здесь по вечерам шпаны много.
Похоже, что их мое объяснение удовлетворило. Или, скорее, напугало. Я был доволен. Однако с веселой девицей потом говорил отдельно. Щекотливая ситуация, должен сказать. Нужно провести беседу так, чтобы не обидеть и одновременно четко провести границу: учитель-ученик. Не помню, что именно я ей плел про нравственность и высшую миссию педагога, но, кажется, сработало — девушка стала публично отворачиваться от меня и фыркать, будто у нас с ней что-то было, но я ее романтические запросы не удовлетворил. Наверное, натрепала что-нибудь своим подружкам, а потом сама же выкручивалась. В общем, разные мы, и педагогика не причем. Как можно знать, что происходит в голове девушки-подростка, которая пытается неуклюже выражать свои чувства к мужчине, старше ее на десять лет? Вероятно, окончательно оскорбило ее то, что напоследок я посоветовал перечитать ей "Анну Каренину". С Львом Николаевичем хорошо —он лев. Им можно отпугнуть человека. Отпугнуть или приблизить.
Среди учителей выделялась Ольга Николаевна — прямая спина, заплаканные глаза-щелочки, строгие костюмы, которые ей очень шли, плавность в движениях, какая-то даже отстраненность от всего происходящего в школе. Блондинка. Улыбка на тонких губах как бы всегда извиняющая. Женщина симпатичная, но чем-то подавленная. Заметно с первого взгляда.
Она не вступала в разговоры ни о чем, и этим сразу обращала на себя внимание. Однажды одарила меня ослепительной улыбкой и тут же уронила взгляд в пол. Улыбки хватило, чтобы я начал искать повод познакомиться с ней поближе.
Повод быстро нашелся — директор школы, два физрука и Ольга Николаевна вошли в судейскую коллегию чемпионата школы по отжиманиям. Ольга была мастером спорта по художественной гимнастике в родном Ташкенте. Поэтому директор — тоже учительница истории — пригласила ее в состав жюри. После конкурса я вызвался Ольгу проводить. Ташкент преследовал меня - в Калининграде было много переселенцев, и они мне очень нравились своей неторопливостью что ли и домашностью.
Утром в школе выдали аванс, поэтому я ощущал себя калифом на час. Строго говоря, за одну ночь на проспекте я зарабатывал в пять-шесть раз больше, чем учителем за месяц. Но разве можно было оценивать все деньгами?
На проспекте был уютный погребок. Обычно там по вечерам собирались местные девушки легкого поведения. Многие из них меня знали.
Чтобы не испытывать неудобных минут, я заказал коньяк и закуску. Ольга быстро пьянела, но мне это нравилось. Мне вообще нравятся выпившие учителя — из них изливается «достоевщина», спрятанная за профессиональным фасадом. Открывается «человек униженный и оскорбленный». А во мне открывается жалость и через нее - путь к любви. Я вообще влюбляюсь только через жалость и сострадание к милому существу. Так устроен.
Аванс кончился на повторном заказе. Потом мы вышли прогуляться. Ольга нежно обвила мою руку своей и стала плакать по мужу, который оставил ее и ушел к другой — какой-то распутнице из следственного комитета. Это был плач по утраченным иллюзиям.
— Как он мог? Я с него пылинки сдувала. Молилась. Как мог? Он оперативник уголовного розыска. К ним в отдел перевелась молодая татарочка, симпатичная, и в постели все умеет. А я не умею. Понимаешь, не умею. — Ольга смеялась и плакала одновременно. — А ты похож на мою первую школьную любовь. Такой же. В истории вечно попадает. Ты же попадаешь в истории? Я вижуууу. По лицу вижуууу. И что я не умею из того, что умеет она? Скажи мне. Я что, не красивая?
— Красивая.
— Вот видишь. Красивая. А ему надо еще что-то. Что? Повтори мне, что я красивая.
— Конечно, красивая.
— Обманываешь? — началось кокетство. — Скажи честно. Я пойму. Наша добрая директриса попросила тебя за мной поухаживать?
— Ты мне понравилась.
— Еще раз скажи, что я красивая.
— Красивая.
Я притянул ее к себе и поцеловал.
— Ну, хорошо, — прошептала Ольга и тут же: — Ну, как он мог? Как?
И зарыдала.
Весной Ольга впервые осталась у меня на ночь.
Потом я несколько раз оставался у нее потому, что она жила рядом со школой.
В ее комнате стоял ящик с конфискованным коньяком — подарок от мужа. Коньяк хороший, крепкий. Депрессия Ольги еще крепче.
Когда мы сближались, в ее голове срабатывал какой-то сигнальный механизм. Она подпрыгивала на постели и начинала плакать по мужу. А потом просила рассказать ей о том, что она не умеет делать — из того, что делает «та молодая разлучница». Что я мог ей ответить? Чувствовалось, что внутри у нее колючая проволока. Она не могла раскрепоститься, забыться во время нежности. В сущности, мне было все равно, как она себя ощущала. Главное — в минуты наивысшего экстаза она впивалась в мою спину пальцами, как хищная кошка. Шрамы украшали теперь не только мое лицо. Ольга была спортсменка, это чувствовалось по глубине проникающих в кожу ногтей.
Однако депрессия не уходила. Как-то я обронил ей сущую банальность:
— Похорони свои старые отношения, сделай красивую могилку, усыпь ее розами, венками и приходи раз в год поплакать. Когда поймешь, что на памятнике написано: "Мои утраченные иллюзии", тебе станет легче. Мужа в этой могилке нет.
Через неделю школьный психолог Виктория говорила мне комплименты — разумеется, с глазу на глаз.
— Молодец. Мы с директором уже боялись, что Ольга с ума сойдет. Полгода все плакала и пила. Работу забросила. Боялись за нее. А тут появился новый учитель. Решили тебя …как бы сказать мягче — решили свести с Ольгой. Ты молодец. Не подкачал. Ольга теперь светится и все твои слова повторяет: «Сделай красивую могилку и забудь».
— Она что, все тебе рассказывает? — удивился я.
— Как психологу. Почти все, — смутилась Вика. — В общем, постель мы как бы …обходим стороной. Но иногда… она сама проговаривается. Ну, знаешь, когда выпьет немного, язык развязывается.
Во время майских каникул я немного запил. А когда пьешь, внутри просыпается чертенок. И тогда меня тянет на приключения. Права Ольга — я человек исторический, все время попадаю в какие-нибудь истории. Если бы я был настоящим учителем, тогда алкоголь открыл бы во мне существо «униженное и оскорбленное», неизвестно, чем бы это все обернулось. А так — бесенок потащил меня на ночной проспект.
Знакомых охранников там уже не было. Власть сменилась. Теперь проспект патрулировали люди в милицейской форме.
+++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++
Учебный год я довел до конца. Не хотел подводить директора. С Ольгой продолжал встречаться, но без былой прыти. Кажется, у нее стало потихоньку налаживаться с бывшим мужем.
Летом я нашел новую работу. Денежную. Тяжелую. Высекать скарпелью буквы на памятниках. Людей умирало много. Заказов на годы вперед.
Раз или два на новом месте в цехе памятников меня навестила Ольга. Болтала какую-то чепуху, веселилась, сказала, что к ней вернулся муж. Лицо мое было все в белой мраморной пыли, руки, не переставая, долбили буквы, я вспомнил с улыбкой, как советовал ей «красиво похоронить отношения». И улыбнулся. Хотя бы так в чем-то помог бедной Ольге в депрессии.
В августе ко мне в цех пришла психолог Виктория. Странная женщина. Интересная. В разводе. Молчаливая. Говорит только по делу. Лицо худенькое, глаза решительные. Спросила, закончились ли у меня отношения с Ольгой. Потом сунула мне записку, в которой признавалась в сердечных чувствах. Как-то по старинке, по-интеллигентски, в духе русской литературы . Черт возьми, подумал я, ничего не понимаю в женской психологии. Ровным счетом - ничего. Вика интересовалась у меня в школе деталями интимной жизни с Ольгой, а сама тщательно скрывала за маской психолога интерес к моей скромной персоне. Сумасшедший дом. Приятный интеллигентский учительский сумасшедший дом.