У нас в деревне была дружная компания. Все с небольшой разницей в возрасте. Кто-то приезжал из города на лето, кто-то всегда жил в селе. До определённого момента каникулы проходили мирно. Но с приходом пубертата начались распри.
Моя сводная сестра Оля поругалась с соседкой напротив, Дианой. Что они не поделили, теперь уже никто не вспомнит. Но компания раскололась надвое. В одном лагере были мы с Олей, а в другом предводительствовала коварная Диана. Всем остальным пришлось выбирать сторону. Потому что тот, кто общался с врагом, автоматически зачислялся в стан неприятеля.
Так продолжалось несколько недель. Противостояние выражалось в мелких пакостях друг другу. Например, мы облюбовали себе иву с раскидистыми и очень широкими ветвями, на которых было удобно сидеть. Это был наш командный пункт. Однажды, когда мы решили устроить собрание и хотели было залезть на свое дерево, оказалось, что все ветки измазаны навозом. В отместку мы разрушили шалаш, в котором обосновался штаб Дианы. Наши группировки даже поделили зоны влияния на железнодорожной линии: c одной стороны от переезда монетки под поезд клали они, а с другой – мы.
Через какое-то время конфликт исчерпал себя. Все уже забыли, с чего всё началось. Но мы по-прежнему не здоровались при случайной встрече и сохраняли «лицо».
Но однажды мой сосед Алёшка, который примкнул к лагерю Дианы, отдал мне записку. Я думала, что это или предложение перемирия, или сообщение о том, что он хочет переметнуться на нашу сторону.
Но я ошиблась. Записка начиналась со слов: «Я тибя люблю, уж какой раз затиски пишу…», а заканчивалась так: «преходи сегодня к школе одна и небойся» (орфография автора сохранена). Остальной текст был в том же духе.
А я к тому моменту уже очень любила уроки русского языка в школе. И первое, что вынесла из записки – это то, что она была написана с 23 ошибками. Я долго думала, как поступить. Ответить взаимностью Алёше я не могла. Но мы дружили столько лет, и сильно его обижать не хотелось. С другой стороны, в тот момент он был во вражеском стане, и его признание давало возможность позлорадствовать. В общем, мне предстояло решить непростую задачку.
Я показала записку бабушке. Она сначала долго смеялась. А потом сказала, что, если мне нечего ему ответить, то можно просто не ходить к школе, он всё поймёт.
Но я решила оказать медвежью услугу: исправила все ошибки в записке красной ручкой и написала «Алёша, сначала научись писать, а потом пиши записки». Почему-то в тот момент мне казалось, что я сделала доброе дело. Как учителя в школе, когда говорят: «Вы мне потом «спасибо» скажете!».
Алёша, конечно, очень обиделся. Найти преподавателя в моём лице он точно не ожидал. С тех пор над нашими отношениями так и витал прохладный призрак русской грамматики.