Вот и настал его черед.
«Вам долго ждать». – «В классных ресторанах было не принято спешить», – так в «Ошибке резидента» поясняет Павлу Синицыну опытный Дембович медлительность обслуживания.
Джеймс Браун с усами похож на рецидивиста Корчёнова в детективе «Колье Шарлотты»…
Итак – Джеймс Браун. Единственный в своем роде – и, в то же время, у каждого он свой. Среди чужих тоже. Желание изобразить манеру, услышав его имя, непреодолимо, как необходимость чихнуть в общественном месте. Оно и выглядит примерно так же. Ужас имитатора в том, что продолжает оставаться самим собой, каков есть, тщетно придерживая фрагменты грима.
Но желание велико. Помните, как синхронит Эдди Мерфи яркое место из Sex Machine в фильме «48 часов»? Сыгранный комиком персонаж понимает, что он смешон, однако ничего не может с собою поделать.
Наверняка это троекратное «бейби-бейби-бейби», выражаясь по-есенински, уговаривало не одну. А случайный слушатель хранил в памяти подхваченную мантру до конца жизни, не зная, как от неё избавиться и что с ней делать.
Покашливая, повизгивая, похрюкивая, каждый невольно копировал Джеймса Брауна. Имя таким легион. Кто бы ни был твоим формальным кумиром, Джеймс прощается, но не уходит, вибрируя на пороге перегруженной памяти.
На каждом диске имеется прощальный номер. Иногда он кажется затянутым и лишним. Причем оркестр и солисты тянут резину умышленно, с целью усыпить бдительность того, кто это слушает.
Как, например, иллюстрирует падение Люцифера своим неожиданным воплем Роджер Долтри посреди (7 мин. 45 сек.) Won’t Get Fooled Again. Не каждая попытка суицида равносильна поступку того, чей хвост увлек с неба третью часть звезд и поверг их на землю, но вопль мистера Долтри суммирует суть события коротко и ясно. The Who обращались с песнями Брауна до суеверия бережно и осторожно. Так, словно малейшая лажа ляжет клеймом проклятья, а правильное исполнение гарантирует всемирную славу и неиссякаемую творческую плодовитость.
В последней пьесе альбома, который побудил нас взяться за перо на сей раз, ничего шумного нет. Это ария усталого человека из английской оперетты с длинным названием. Петая-перепетая всеми, кому по зубам такой материал, чтобы не выглядеть смешно и провинциально.
С ней-то мы и начнем анализировать «Реальность» – типичный альбом Джеймса Брауна 70-х.
К кому обратиться, когда ты никому не нужен? – всхлипывает певец от первого лица.
Не к кому, Джеймс. – увещевает тихий голос беспощадного друга. – Не к кому.
Этот кусок пародийной драматургии нелинейно похож на одно памятное место в биографическом романе Владимира Максимова:
В лифте он оказался вместе с двумя отпускниками, из тех, кому сдавались пустовавшие зимой номера. Их тяжелый спуск вниз окрыляло предвкушение близкой опохмелки:
– С чего начнем, Вася?
– А с пивка, Федя, с пивка.
– Отлакировать бы надо, Вася.
– А шаньпаньским, Федя, шаньпаньским...
Послушайте, сравните – в самом деле похоже.
Реагировать на новую, свежую «Реальность» Джеймса Брауна тоже было некому и нечем.
Don’t Fence Me In отпугивала утесовским старообразием. Опус в стиле кантри, написанный Коулом Портером для поющего ковбоя Текса Риттера, хорошо смотрелся бы в Маппет-шоу. Но выкрики о желании «гарцевать в своём седле» хотелось пропускать мимо ушей. Две предыдущие пьесы – авторская Check Your Body и блюзовый стандарт Further On Up The Road – нормально звучат за кадром вечеринки, но на переднем плане утомляют своей предсказуемостью, как комплекс производственной гимнастики.
Что касается блюза – поверхностная пробежка Эрика Клэптона в концерте Last Waltz также далека от совершенства. Расслабленный «блюзец» Клэптону прощали те, кто никогда бы не простил Джеймсу Брауну его африканизм под маской американизма.
Финальное фиаско Who Can I Turn To чем-то похоже на Wild Is The Wind в тупике Station To Station. Кому мог быть известен, тем более интересен в ту пору Johnny Mathis? Или Тони Беннетт, вскоре отошедший в тень чуть ли не на десять лет?
Никому, Джеймс, никому.
Крепость материала в середине 70-х определяли дата выпуска и заранее обозначенный стиль.
Такою же закадровой приглушенностью на титрах обдает I’m Broken Hearted. Еще одна отвергнутая часть саундтрека, не вошедшего в законченную версию боевика.
Стоп. Не оставить камня на камне от этой пластинки – совсем не та цель, какой бы нам хотелось достичь.
При анализе старого материала неизбежно возникает вопрос – а если бы не было других, если бы Reality был единственной пластинкой какого-то «брауна», которую не с чем сравнить?..
Тогда бы к ней и претензий не было. Маленькая сенсация для въедливых гурманов. Как партия Дэвида Сэнборна на титульном треке крайне неровной пластинки.
Каждое блюдо отделяет виртуозно смонтированная «закладка», инъекция психоделического соуса, временами затмевающая следующий номер. В принципе, она и является главной хитовой вещью в альбоме, его изюминкой и стимулятором.
Аналогичный прием: удары гонга в альбоме Hell и маленький джазовый хаос в промежутках The Payback успешно ослабляют депрессивную затянутость и эклектику материала.
Неожиданно эффектным сюрпризом на диске оказывается «Твист», модернизированный стараниями Дэйва Мэтьюза почти до неузнаваемости. В этой версии отсутствуют как схематизм Sweet, так и позднейшая «виктюковщина» Клауса Номи. Браун не показывает, как надо твистовать, а скорее смущенно и с горечью припоминает слова под фонограмму из совсем другой оперы.
Браун не заигрывает с ностальгией. Его беспощадное обращение с оригиналом Хэнка Бэлларда (друга и коллеги) одновременно напоминает манипуляции остеопата и расправу Сида Вишеса над Синатрой.
Кто еще так может?
Только ты, Джеймс, только ты, говорим мы тоном Хэнка Бэлларда, которому принадлежит куда более пространный панегирик на диске Get On The Good Foot.
А теперь о главном: три незатронутых нами трека – это классический танцевально-политический фанк в лучших традициях Say It Loud и Give Peace A Chance.
16 минут чистого золота из сорока – нормальный коэффициент для эпохи фантомных потрясений.
👉 Бесполезные Ископаемые Графа Хортицы
Telegram I Дзен I «Бесполезные ископаемые» VК