В феврале мы с Анастасией Федориной обсуждали как работают археологи. Эти статьи вызвали большой отклик у любителей самостоятельно покопать. Поэтому мы встретились снова и обсудили самые частые аргументы противоположной стороны: разрушает ли распашка полей памятник, может ли копатель докопаться до него со своим металлоискателем, разрушаются ли артефакты в земле, что делать со своей коллекцией и другие.
Запутались где правда, а где вымысел? Подписывайтесь - будем разбираться вместе! Оставляйте свои лайки и комментарии - дискуссии только приветствуются.
Что такое археологический памятник? Можно ли копать то, что не внесено в реестр?
Археологический памятник - это та совокупность остатков жизнедеятельности предыдущих поколений, которая до нас дошла. Это может быть поселение, могильник, кладбище, отдельно стоящий дольмен, спрятанный вне поселения клад. Выявить все памятники археологии невозможно в принципе, потому что людей на свете жило много и все они что-то оставляли, теряли, хранили.
В 90-е годы в Польше решили выявить и поставить всё на учёт. И они были уверены, что им это удалось сделать. Польша по размерам компактнее России, но новые памятники там всё равно регулярно появляются.
Можем ли мы не считать древности памятниками просто потому, что они не записаны в Росреестре? Это удобное оправдание для копателя, что закон почти не нарушен. Но глупо, ведь собственное наследие всё равно уничтожено. Выявление памятников - длительный процесс, который невозможно завершить, хотя археологи и стремятся уменьшить количество белых пятен на археологической карте России.
Потерян ли памятник для истории, если он расположен под полем, которое регулярно пашут?
Памятник не лежит “под полем”, вмещающий грунт и древности формируют единое целое. Конечно, если в памятник что-то вмешивается: трактор, стройка или даже кроты, то структура напластований меняется. Но, если при строительстве часто грунт увозят с площадки как мешающий, то при сельскохозяйственных работах грунт смещается незначительно: трактор далеко эту землю не передвигает, а перемешивает. Поэтому нужно чётко для себя разделять сохранность стратиграфическую (последовательность слоёв в порядке их формирования и накопления) и сохранность памятника как единства артефактов и их связей (единого контекста). В смысле единства памятник, даже после многочисленных распашек, остаётся сохранным.
Надо сказать, что представление о том, что на сельскохозяйственных землях всё разрушено, долго существовало и в науке. Казалось, что в перемешанном слое ничего не могло сохраниться. Но работы последних 40 лет показывают, что всё не так однозначно, и, теряя свою стратиграфическую целостность, слой сохраняет целостность планиграфическую - взаиморасположение и взаимосвязь предметов в горизонтальной плоскости. Распашка переворачивает грунт вверх-вниз и лишь немного сдвигает в горизонтальной плоскости (если речь не идет об участках с крутым склоном, где могут формироваться мощные напашные валы). Что в районе Куликова поля, что в Суздальском Ополье, где поля пашут последнюю 1000 лет, что на Севере, что на Юге мы видим одну картину - предметы остаются в некоторой взаимосвязи между собой.
Если мы нашли с помощью металлоискателя некую вещь, мы не можем знать, откуда она. Возможно, это действительно крестик, потерянный крестьянином во время работ в поле, а, может быть, тут была деревня или какая-то заимка, временная стоянка. По единичной находке этого не узнать, ведь предмет мы выдернули из контекста вместо того, чтобы внимательно изучить условия, в которых он залегал и его окружение.
Представим, что мы взяли книгу в библиотеке и решили найти в ней ценную картинку. Но искать её мы будем, выковыривая прямо через обложку, не открывая. Естественно, после этого обратно книгу мы собрать и изучить не сможем, никогда не узнаем какой текст наша картинка сопровождала, где была расположена, и сколько еще других миниатюр мы разрушили, продираясь к найденной.
Так же и в археологии. Только по совокупности предметов и их взаиморасположению мы можем понять, как всё было устроено, что перед нами - маленькая времянка или постоянно действующее поселение.
Способен ли повредить памятник копатель, ведь средний металлоискатель видит металл лишь на глубине около 20 см?
Бывают ситуации, когда культурный слой перекрыт каким-то балластом. Самый яркий пример - это палеолитическая стоянка Сунгирь. Все эти замечательные погребения и находки были обнаружены на дне карьера, на поверхности они не проявлялись. Но этот же Сунгирь не только палеолитический памятник, но и средневековое поселение: городище и неукреплённый посад. И слои этой неукреплённой части лежат прямо под ногами, там нет никакого балластного слоя. Эти 20 см - та часть тела культурного слоя, которая содержит в себе информацию. И, если мы вытащили всё из верхнего слоя, то как нам разобраться с остальными? Тем более, как показывают работы последних десятилетий, когда поселенческие памятники стали вскрываться большими площадями и увеличилось внимание к сбору находок из пахотного горизонта, большая часть находок (60-85%) залегают именно в этом пахотном горизонте.
Кроме того, мой опыт показывает, что значительная часть ям копателей глубиной вовсе не в 20 см: человек слышит слабый сигнал и копает всё глубже и глубже, ему сложно остановиться. Поэтому это всё - популизм и лукавство.
Какая разница - разрушатся ли артефакты в земле или их спасет копатель?
Во-первых, артефакты безусловно разрушаются, постоянно, и в “земле” и в “коллекциях”. На сохранность предметов влияет та среда, в которой они залегают. Например, иногда кажется, что берестяные грамоты - это уникальный случай Новгорода. Что здесь все были поголовно грамотные, а остальные русские земли погрязли в невежестве, потому что находки грамот там редки или отсутствуют вовсе. Но такая картина во многом, результат того, что в Новгороде уникальный влажный грунт, в котором сохраняется органика. Это самый яркий пример сохранности изделий из одинаковых материалов в разных средах. Но это касается не только органики. В некоторых грунтах хорошо сохраняется железо, а в некоторых плохо, зато в них может хорошо сохраняться цветной металл.
Тем не менее за те столетия, что предметы существуют во вмещающей их среде, она становится для них привычна, состояние предметов стабилизируется. А когда предметы поднимают на воздух, в новую среду - она часто для них оказывается более агрессивной. Вынимая предметы из слоя, мы не “спасаем” их, если за выемкой не следует реставрация и организация хранения предметов.
Ведь задача археологии - не просто вытащить находки, но и разобраться о чём они рассказывают, сохранить их для общества и потомков.
Археологов часто обвиняют в том, что они работают очень медленно. Это связано с тем, что археолог не просто достал вещи из земли и пошел с ними фотографироваться. Он должен отразить их в полевом отчёте, отреставрировать находки, разобраться с ними. Хорошо отреставрированные вещи оказываются в стабильном состоянии и живут гораздо дольше. Музей отличается от склада в гараже тем, что старается соблюдать климатические условия, которые позволяют оставаться вещам в стабильном состоянии как можно дольше, Музеи нацелены на сохранение этих предметов.
Надо сказать, что в последние несколько лет была серия громких передач коллекций, изъятых правоохранительными органами, в Институт Археологии и государственные музеи. Что мы видим в этих коллекциях? Два десятка предметов, особо важных для кладоискателя, отреставрированы, но большая часть даже не всегда очищена от земли. Способствует ли такое положение сохранности предметов? Вряд ли.
Еще раз повторю: когда предметы находятся в своей привычной среде они гораздо стабильнее, чем когда мы их достаем на воздух. Поэтому большой вопрос, где они смогут сохраниться дольше - в этом бесконечно переворачиваемом грунте или в гараже, или в шкафчике, у того, кто не занимается их сохранностью, не реставрирует, не чистит, не поддерживает условия (микроклимат) их нового существования.
Второе важное обстоятельство. В одной коробочке горкой у копателя может лежать сотня шиферных пряслиц: они хоть и не металлические, но красивые, яркие, их легко собирать, и в карманах их регулярно уносят (и прочны они невероятно). Много ли от них информации в таком состоянии? Они даже сохранны. Но новое знание из них получить уже очень сложно.
Есть расхожее сравнение археолога с детективом, но отношение к их работе разное. Если мы расследуем преступление, никто не сомневается в важности того, чтобы улики оставались на своих местах, во взаимодействии друг с другом и максимально не потревоженном состоянии. Когда же мы распутываем историю, почему-то об этой сохранности улик мало кто задумывается.
Разве археолог не может найти какую-то интересную вещь, спрятать её в карман и потом продать на чёрном рынке?
Тут сразу возникает вопрос - зачем? Археолог ведь копает не ради прибыли. Он занимается археологией, в первую очередь, потому что не может заниматься чем-то другим. Ему интересно ответить на вопрос: “Как это было”. Он может разбить этот вопрос на маленькие части: насколько была распространена грамотность в селе или сколько скандинавов было в Суздальском Ополье? Но если он что-то сложил в карман, то уже не сможет ответить на собственный вопрос, а главное, он не сможет об этом толком рассказать, поделиться своим “открытием”. Наука - вещь проверяемая и воспроизводимая. В археологии проверяемость и воспроизводимость “условий эксперимента” обеспечивается тем, что мы можем обратиться к источникам повторно. Если археолог изъял и перепродал находку, опубликовать свою работу и рассказать, что понял про эпоху и памятник, он не сможет. Её нельзя будет воспроизвести и проверить. Теряется смысл.
Давайте обсудим реальный пример. Кладоискатель нашёл где-то солдатский складень. Какую информацию он мог бы дать археологам, если бы они нашли его во время раскопок?
Здесь сложно фантазировать. Как был найден этот складень: он лежит один под кустом без других находок? Или он найден в районе боевых действий, окопов, мест сражений, на проезжей дороге, у известного трактира, или в братской могиле, или даже незахороненного воина, от которого до нас дошёл только складень? Или место находки - часть церковного кладбища, на котором похоронен вернувшийся солдат? Либо он мог спокойно жить в своём дворе и потерять его там? Так вот, понять какая из историй существовала мы сможем только если будет комплекс вещей, а не одна, лежащая на ладошке. С чем эта вещь была арехологизирована: с вещами или без, с костями, на поселении, в пустоте.
Может ли копатель подарить свою коллекцию музею и будет ли она полезна?
Согласно существующему законодательству, которому уже лет 7, музеи не имеют права принимать такие коллекции. Поэтому их легализация затруднена.
Можно ли что-то с этой коллекцией сделать? Всё зависит от многих обстоятельств. Есть коллекционеры, которые ведут дневники. У нас был такой случай, когда наследники принесли нам несколько вещей с записями со словами: “Отец собирал, но он умер, а нам эти вещи не нужны”. Но по записям видно, что они велись ретроспективно, он путал места обнаружения предметов. Мы не можем достоверно сказать какой из десятков предметов, лежащих в коробочке, относятся к тому или иному месту из отмеченных в дневнике.
Это означает, что мы вынуждены возвращаться к уровню археологии середины XIX века, к собиранию отдельных красивых вещей и решать задачи методами того времени, т.к. большая часть контекста утеряна. Допустим у нас есть кучка, вроде бы она с одного поля в 10 га, но происходят ли они с одного участка или с разных концов площадки памятника мы не знаем. Мы ничего не можем сказать о структуре этого памятника, неважно, поселения или могильника, потому что всё это уже потеряло своё место в пространстве и контекст, в котором существовало. Оно уже не связано с конкретным местом. Может быть, лучше заниматься наукой на современном уровне, используя весь доступный исследователю аппарат методов?
Изменилось ли после этих статей ваше мнение о споре копателей и археологов?