«Писать про алкоголь и прочие «вредные привычки» — фу, какая гадость! Да и правилами не приветствуется. Но, если не «про алкоголь» и он там не главный? Если, про вечер — без отдушин. Ночь без сна, утро без надежды. Еда без аппетита, работа без интереса, жизнь — без пульса. Всё слито — сцепленно вагончиками — друг за дружкой. И тянется «локомотивом». Они — бедняги — толкаются, звенят, лезут поперёд. А ты только молча наблюдаешь, изредка разводя руками. Нет, не в процессе упорядочивания. И даже не в попытке — от безысходности!
В истории Антуанетты меня больше всего трогала часть с синяком о притолоку. Надо же быть такой гордой! Смирилась бы, попросила прощения — за всё, всех, без разбора — и глядишь, осталась бы жива. Может и простолюдина какого обстирывала — в «подаренные» года — но жива!
А ей нужна такая жизнь? Униженной, без родных, без дома своего, уклада. Жизнь, где все непременно напоминают — и пользуются, что важно — твоим бедственным положением. Насмехаются, юродствуют, глумятся. Толкают в спину каждый раз, когда могут. В желании — уронить!
Не нужна, потому последнее, что ещё можно — и полагается! — сделать для себя. Не согнуться перед толпой нищебродов, ждущих, когда твою белокурую голову — «уже нацепить на кол!» Они гогочут, тискают своих баб. Они привели их на площадь порадовать и развлечь: «Гляди, как королева умрёт! Когда ещё..»
И впрямь, «когда ещё»!
У неё не оказалось «других лет»! Вся моя скорбь — об этом. Не оказалось, хотя она была так достойна их! За гордость, несломленный дух. За неистовую непримиримость.. Она не согласилась, чтоб её — как свинью, к Рождеству — закололи на потеху публике. Она стоит большего! Она — королева и королевская дочь, в её жилах кровь, а не пивное сусло. Голубая, высшей пробы.
Я пила — простите уж! — две недели кряду. Каждый вечер садясь — как известный юмористический персонаж — перед телевизором. В кресло, с набором закуски и бутылкой чего-нибудь покрепче. Я заливала память и отвращение к сброду. Предстояло вернуться в мир, который я мечтала — лишь! — похоронить. Вместе с моими надеждами, добротой и наивностью! Я изменилась, они — те, кто продали и предали!. многократно — нет. Мне надо было как-то посмотреть им в глаза, хоть раз, хоть мельком. Для этого, полмесяца перманентного тяжкого похмелья — меньшее, что я могла сделать.
Я знала — не поможет. Но хотя бы, не сблюну себе под ноги!..»