Помните забавный эпизод из фильма "Гусарская баллада", когда Шурочка, переодетая в мундир французского лейтенанта, уверяет французов, что догоняет корпус Мюрата? Французы в лёгком сомнении: "лейтенант" выглядит подозрительно молодо. Подросток.
- Как звать тебя?
- Винценто Сальгари!
И тут же в дверь вваливается окоченевший француз. И его спрашивают, кто такой?
- Лейтенант Винценто Сальгари!
Французы хватаются за сабли: шпион! Вот только кто из двух? Увы, настоящий Винценто сумел спасти Шурочку, но не себя. Его сочли предателем...
А вот эпизод из "Войны и мира" Толстого. В партизанском отряде Петя Ростов замечает своего ровесника, пленного французского барабанщика. Такой оборванный, такой очевидно изголодавшийся... А как его зовут? Винценто? Если его накормить, не станут ли партизаны над Петей смеяться? Его здесь приняли как взрослого, а если пожалеет мальчика - заметят, что Петя и сам ещё мальчик!
Но сомнения и колебания были недолгими. И намерение пригреть пленника никому смешным не показалось. Казаки, как оказалось, "Висеню" уже накормили.
А ведь имя "Винценто" довольно редкое. Случайно ли совпадение, или Гладков, автор "Гусарской баллады", взял готовое у Толстого?
Нет, оба "почерпнули" из одного источника - из "Дневника партизанских действий" Дениса Давыдова.
Поэт задумывал книгу как отчёт, и начало её суховато, протокольно. Но натура взяла своё - и многие страницы оказались готовыми рассказами, едва ли не сценариями будущих фильмов.
... Пленных партизаны отправляли в город Юхнов, откуда их "перегоняли в дальние губернии". Но если французы в плен попадали уже едва живыми, у многих ли были шансы до этих губерний добраться?
Увидев среди обмороженных бродяг, захваченных крестьянами, связанного мальчишку-подростка, Денис Васильевич решил никуда его не отправлять. Непорядок? А как быть? Можно делать вид, что не догадываешься об участи остальных, но барабанщик не дойдёт и до перевалочного пункта! Жалко... сам Денис начал службу в таких же годах.
Винцент (которого покровитель переименовал в Викентия) был переодет безопасности ради в казачий чекмень, и оставлен при отряде. Стал для своего благодетеля кем-то вроде денщика. "И сквозь успехи и неудачи, через горы и долы, из края в край довёз я его до Парижа, ... и сдал с рук на руки отцу его".
Но это не конец истории. На следующий день отец пришёл просить Давыдова дать его сыну "аттестат". О чём же написать? Об отличном поведении?
- Нет, сударь, довершите благодеяние - напишите, что мой сын вместе с вами поражал неприятеля!
- Так его же расстреляют! И будут правы!
Пожилой француз даже удивился столь негибкому мышлению русского офицера. Терпеливо объяснил, что власть во Франции переменилась, и героями теперь станут те, кто обратил оружие против Бонапарта. Вполне можно ждать награды от короля.
- Жалка же мне ваша Франция, - вздохнул Денис Васильевич, и "наврал" аттестат об участии мсье Винцента Бода в никогда не бывалых сражениях!
Через неделю отец и сын пришли благодарить: Винцент и в самом деле получил орден Лилии. Бонапартист от роялистов за "подвиги", которых не совершал...
Сознавая, что предательство мальчишки безобидно, даже авантюрно, Давыдов, тем не менее, пишет о нём с едва скрываемым отвращением.
Но разве полковник Давыдов не сталкивался с предательством? Разве реальная война 1812 года была похожа на водевиль? Или на прекрасную легенду?
Увы, другие страницы "Дневника" повествуют и о том, о чём хотелось бы забыть. Вот один из пленных не похож на француза. Кто он? Оказалось - русский гренадер, перебежал три года назад. Как быть?
И вот, собраны на сход крестьяне окрестных сёл. Мужики и бабы по очереди высказываются, и ни один не находит для изменника слов оправдания. Большинство находит, что его следует засечь до смерти. Пора командиру вмешаться и явить милосердие - расстрелять. И никого не возмутило, что "расстрельной командой" оказались господа гусары.
А вот дворовые люди сообразили, что на войне можно разжиться: примкнули к компании французских мародёров. Сначала - наводчиками (подсказывали французам соседей побогаче, разграбили церковь), а затем и свели счёты со своим барином. И с подвернувшимся под руку другом барина - война всё спишет!
Эту шайку судили тоже собрав окрестных крестьян. Предводителя расстреляли (причём он, к удивлению собравшихся, не молился), остальных - нагайками.
Но это - мужики. А что сделаешь с дворянином? с "благородным", защищённым своим положением? А ведь, кажется, лично бы запорол подполковника Масленикова... Явился в лаптях и армяке с уверениями, что французы при своём бегстве его вконец ограбили. А почему же отпустили? По бумагам обязался кормить проходящие французские части?!
Клянётся, что пообещал "для сохранения жизни", но никого не кормил. Юлит, приглашает гусар в усадьбу. В доме какой - то нарочитый беспорядок, но... на грабёж это не похоже.
И тут к дому валом валят мужики! Объясняют Давыдову, что Маслеников ограбил все соседние сёла вместе с французами. И всё отослал в Вязьму, а у мужиков по его милости "ни синь пороха не осталось". Потому - то его имение ни один хранц и не тронул!
А вот тут уже не может быть никакой классовой солидарности! И об ответственности думать не хочется, когда вопиет справедливость. И подполковник на глазах у толпы мужиков был разложен на скамье и запорот до полусмерти. Нагайками. Вот только мужицкого добра уже не вернёшь: не отсудить, ничего не доказать. Остаётся считать, что пострадали от французов.
Великодушный русский воин пишет об этом из чувства долга: ни один штрих великой войны не должен пропасть для потомства. Даже и те, что "позорят имя русское".
И всё же он отлично видит разницу между жаждой лёгкой наживы, материальной или моральной - и просто малодушием. Как у того митрополита, который распорядился возглашать многолетие императору Наполеону.
"Просто малодушие" - это ещё противнее...
Ещё статьи о забытой русской классике здесь: