Давным-давно, когда ни о каких консультациях я и не помышляла, а все мысли были заняты учебой, любовью, платьями и путешествиями, летела я в очередной раз куда-то. Из подробностей помню только, что меня неожиданно пересадили в бизнес-класс, и на соседнем кресле оказался американец. Как я поняла, инженер, из тех что строят корабли, которые потом бороздят просторы вселенной.
Лететь четыре часа, планшетов в ту пору еще не было, поэтому мы развлекались разговорами. В какой момент беседа повернула на личные истории, точно не скажу. Плавно так перетекла из отвлеченного в конкретное, я и не заметила. Я думала - это чисто русская традиция, еще со времен Достоевского: поезд, случайные попутчики, признания о самом сокровенном. Ан нет, и американца пробрало.
- Понимаете, мне 45. Ни семьи, ни детей. Всю жизнь мотаюсь по свету. Нет, ну, карьера, работа интересная, друзья. Но у них у всех жены, дети. А я один.
Вот тут я даже засомневалась - не шпион ли? Уж больно хорошо с русской культурой знаком: ишь, стервец, как из "Служебного романа" чешет, ни дать ни взять - монолог Людмилы Прокофьевны.
- А что так? - спрашиваю. Не то, чтобы меня это прям волновало, но надо же было хоть как-то дать ему понять, что я внимательно слушаю.
Это потом, когда я начала ходить на сеансы психоанализа, мне открылось, что если пациент хочет что-то рассказать, спровоцировать этот поток может любое слово и просто междометие. Мой аналитик, например, пользовался такими: "и?" (вопросительно-выжидательное), "ага" (произносится удовлетворенным тоном), "так" (без всякой интонации), "неужели?" (иронично), "понимаю" (торжественно).
Американец, судя по его бурной реакции на простой вопрос, с психоанализом был на короткой ноге. Думаю, эффект усугубила конфигурация кресел в бизнес-классе, максимально приближенная к дивану. Плюс коньяк. Короче, он здорово пошатнул мои представления об американцах:
- Я десять лет любил женщину. Десять гребаных лет! Познакомились на банкете у друзей. Десять лет мы встречались в случайных гостиницах. Она была замужем, и я знал - никогда не развелась бы. Я много раз предлагал бросить все, уехать. Но она всегда отказывалась.
Для меня так и осталось большой загадкой, почему эта женщина не могла развестись. Ее муж был сенатором? Кандидатом в президенты? Парализованным ветераном вьетнамской войны? Священником? Уточнять я не стала, чувствовала, что такого вопроса американская откровенность не выдержит.
- А потом мне стукнуло 40. И я понял, что так жить больше нельзя. Мы расстались.
- А разве так можно, когда любишь? - ну, наивной я была тогда, чего уж там.
- Мо-о-жно... - вот она какая, горькая улыбка, о которой в романах пишут, - просто оставляешь это позади, you just put it behind you, и идешь дальше.
Мне даже грустно стало: неужели конец? Он затих, и тогда я все-таки спросила: а потом что?
- Женился. Нашел женщину через агентство. Русская, из Казахстана. Молодая. Красивая. И тоже, как я, печальная. Думал, у нас получится. Переехали в Голландию. Я стал много ездить в командировки. Она учила язык.
Он опять надолго замолчал.
- И что?
- А ничего. Так и не смог ее полюбить. А ей мало было просто комфортной жизни. Сначала жаловалась на одиночество. То устраивала скандалы, то молчала неделями. Потом стала пить.
- А вы?
- А что я? Терпел. Пока терпение не закончилось. Я тогда уехал на неделю. Возвращаюсь, а она за это время ящик вина, которое я к Рождеству берег, в одно лицо вылакала. Ящик Шато-Лафита! Одна! Это стало последней каплей. Развелся.
Прошло много лет, много людей, и у каждого была своя история. Но эту, самую первую, я запомнила на всю жизнь.
До сих пор думаю: можно ли было хоть что-то исправить?
Переписать заново?