-Насть. Дай помогу, что ты тащишь такое ведро тяжелое, можно же поменьше взять!
Сашка перегородил дорогу Настасье, встал прямо на узкой тропинке, ведущей в свинарник, ей и деться некуда, слева и справа грязь непролазная, ногу не поставишь, не то что обойдешь. Весна в этом году хоть и ранняя случилась, да неторопливая, медленная, тянулась резиной, тепла особого не дарила. Снег таял медленно, не топило водой дворы, не захлестывало, но и земля не сохла, по ночам дубела от крутых заморозков, а днем кисла под горячими лучами уже высокого солнца. Настасья, и так гнувшаяся тростинкой под тяжестью огромного ведра с нарубленной свёклой, совсем ослабла, почему-то каждая встреча с улыбчивым светловолосым и голубоглазым сводным братом захлестывала её, как волной, странным и сладким чувством волнения, ожидания, трепета.
-Пусти, Саш. Не до тебя, тяжело, да и теть Дина ругается, что с поросятами я задержалась. А никак не успеваю, неповоротливая я.
Сашок вытянул у неё из руки ручку и правда неподъемного ведра, шагнул прямо в грязь, благо резиновые сапоги были выше колена, и пошёл вперёд по тропке, героически стараясь не показывать вида, что ему тоже тяжело. Настасья пошла за ним, со страхом думая, что увидит мачеха, что её работу делает другой, крика не оберешься. Да ладно крика, она и за волосы может оттаскать или ремнем врежет, а после такого Настя долго не могла прийти в себя, давилась от слез, но никому не жаловалась, скрывала.
На полдороге Сашок остановился, поставил ведро, повернулся
-Кто тебе сказал-то что ты неповоротливая? Дурак какой-то. Ты, как девочка-ласточка, только и летаешь везде, быстрее тебя нет.
Настя остановилась в метре от паренька, вздохнула.
-Нашлись…Сказали…
Сашок топнул ногой, как молодой конь, крикнул было басом, да голос сорвался
-Это мамка, небось. Так ты не верь. Глупости она болтает. Ты вот что. Я поросятам сам задам, а ты к козлятам сходи, сенца им сыпани. Я туда потом зайду. За тобой…
Когда Сашок зашёл в козлятник уже вечерело, сквозь щели под потолком пробивались лучи остывающего к закату оранжевого солнышка и золотили все вокруг. Они просто заливали все растопленным золотом, в этом свете даже серо-черные, потрескавшиеся от времени доски сарая смотрелись как нарядные стены дворца. В самом перекрестии этих лучей, около яслей, наклонившись над козленком, стояла Настя. И над её головой лучи образовали сияющий ореол, а чёрные, как смоль волосы вспыхнули оранжевым огнем.
…
-Тыщу раз говорила, у баб своя работа, у мужиков своя. Ты хоть раз видал, чтобы мужик поганое ведро носил? А ты носишь, мать позоришь, да отца. Стыдоба!
Сашок сидел молча, опустив голову, возил ложкой по тарелке, стараясь выстроить куски картошки в одну линию. Настасья сновала от стола к печке, то хлеба подрежет, тот чесночину натрет, то молока плеснет Ивану, всегда он в обед молоко пьёт, наверное отсюда и силы. Хрупкая фигурка казалась бестелесной, только метались чёрные волосы, которые она ни в какую не забирала в косы, хоть Дина и зверела. Бесило её это упрямство до такой степени, что пару раз гонялась за падчерицей с огромными портновскими ножницами с криком - "Не заплетешь, отрежу к чёртовой матери. Пусть знают, что у нас за штучка живёт". Иван тогда ножницы отнял, строго глянул, бросил: "Оставь ты её. Не зря упирается, наверное, причина есть. Да и не видно волос, в платке она всегда".
-Мам, ты не права. Я сильный, я могу слабому помочь. Вон она какая худенькая, дунет - улетит. А ведро тяжелее неё.
Дина даже вскочила от возмущения, швырнула ложку, заверещала тонко и пронзительно
-Ах ты, дрянь! Эта прошмандовка лесная, подзаборница не может ведро носить, а я, значит, могу! Что ж ты мне никогда ведра не донёс, не догадался? Жрать только мои харчи догадываешься, тут ты мастер. Я вот вас всех, приблудных, как выкину со двора!!!
Иван молча смотрел на беснующуюся жену, потом встал, тяжело глянул, процедил.
-С сего дня Сашка свиням носить будет. И Светке работу подбери, сидит в палисаднике целыми днями, задница, как тот таз уже. За курями пусть ходит. А твоих харчей тут меньше всего, запомни.
Ошалевшая Дина аж подавилась словами, но Иван уже не слушал жену, в сердцах хлопнул дверью, пошёл на двор. Дина выскочила за ним, а Сашок подошёл к Настасье, комочком сжавшейся на скамье у печи.
-Насть. Ты не плачь. Я тебе, глянь что принёс.
Он разжал тоненькую руку девочки и вложил в её ладошку мятый шёлковый платочек, вышитый незабудками.
-У Петьки выиграл. Ему сеструха за деньги продала, а он на кон выставил. Я постирал, не бойся. Погладишь только.
Настя аккуратно вытерла слезы, глянула на Сашка своими бездонными омутами, взяла платочек и нежно разгладила его на коленке
-Красивый какой. Тронуть жаль.
-Не жалей. От матери только спрячь, отымет.
-Не покажу. Спасибо, Сашка. Только ты больше не играй. Плохо это.
Сашок улыбнулся, тронул черную шелковистую прядь, убежавшую из-под платка, покраснел, отдернул руку.
-Не буду.