-3-
… -Это же пи...ц какой-то! - в сердцах крикнул Панцер и швырнул метлу в сторону. Сколько мы не старались, а ехавшие одна за другой машины все сыпали и сыпали зерно из своих щелястых кузовов на вверенный нам участок сразу же после того, как мы его подмели. 131-е ЗИЛы, ведомые небритыми «партизанами» (водителями, призванными на время уборочной военкоматами так же, как мы - сосланные нашим руководством), огромные «Уралы» и «КРАЗы», и даже невесть откуда взявшаяся самая настоящая «полуторка» из какого-то дальнего совхоза - все понемногу загаживали выметенный двор комьями грязи с колес, шелухой с полей, пучками соломы, и просто круглосуточно стоявшая столбом, вполне осязаемая глазами, носом и всем телом едкая колючая пыль толстым слоем прямо на глазах оседала на выщербленный старый асфальт. Неравный бой было решено закончить досрочно. Мы тоже побросали метлы и очередная пачка «Магны» закончила свой земной путь в темном дверном проеме подлой зерносушилки.
-Если так каждый день будет продолжаться, мы за неделю в дворников превратимся, метлы к рукам прирастут! - с жизнерадостной улыбкой, затягиваясь голубоватым дымком изрек Сергей Кузенков по прозвищу «Куся». Все, кто слышал его прозвище в первый раз удивлялись - почему «Куся», а не «Кузя»? Я был свидетелем рождения этого «погоняла», да и все мы знали эту несложную историю, но со временем объяснять надоело, и пожимая плечами и сам Куся и все мы говорили - «Да так, просто...». На самом деле все было не очень просто, и первое время после поступления в политех Куся, понятное дело, был Кузей. Мы были абитурентами «первого призыва» в нашем крае на специальность «Программное обеспечение» и с логикой у всех было в порядке. А вот потом Саша Панцер как-то назвал Кузю Кусей, и продолжал его так величать. Он просто оказался упрямее всех, и чтобы между нами не было разночтений, мы понемногу все перешли на «Кусю». Со временем я, вспоминая первые месяцы после поступления в политех, удивлялся как можно было звать Сергея «Кузей». Прозвище «Куся» так шло этому смуглому, с раскосыми азиатским глазами парню, что другого мы себе и представить потом не могли.
- Я предлагаю сегодня вечером выжрать! - все так же улыбаясь продолжил свою короткую, но весьма емкую речь Куся. Мы шумно согласились.
...После очередного тоста стало понятно, что портвейна больше нет и что неплохо бы и добавить. И тут возникло одно «но». В отличие от краевого центра, где уже в то время в изобилии появились самого разного пошиба ларьки и «хаты» и купить паленую выпивку ночью не представляло никаких проблем, в Лахте, находившейся всего в ста пятидесяти километрах южнее, никаких подобных нововведений не наблюдалось. Кафе работало до восьми, магазины тем более были закрыты. Ни с кем из местных мы знакомств пока еще не свели, а просить взаймы у первокурсников было «не комильфо».
И тут сама собой возникла из ниоткуда идея - разведать обстановку на той самой зерносушилке и в случае, если повезет, облегчить запасы Алексеича на необходимый нам объем. Попутно было решено наведаться на ближайшее подворье путем перелезания через забор и, как выразился Куся, «экспроприировать у зажиточных крестьян» пригоршню листьев смородины, для облагораживания вкуса грузинского байхового чая. Идти, тем не менее, никому не хотелось, и было решено сыграть по быстрому партейку в «дурака» пара на пару. Надо сказать, что в таких количествах как в Лахте, я в карты до этого играл только в пионерлагере, был к ним равнодушен и знатоком не слыл ни в одной компании.
В общем, мы с Марком проиграли. Он укоризненно посмотрел на меня, надел свою спортивную куртку, я джинсовку, и мы под смешки и подначки Куси с Панцером вышли из барака на свежий воздух.
Надо сказать, с жильем нам крупно повезло. Бараком его, по большому счету, назвать было нельзя. Небольшое двухэтажное здание, метров этак шесть на шесть, стояло на территории зернотока. Перед входом, напоминая об ушедших в небытие временах, стояли задом к зернотоку, а передом к оврагу, поросшему чертополохом и полынью, три гипсовых статуи комсомольцев, салютуя неизвестно кому. А главное, поскольку вход на зерноток худо-бедно охранялся, мы были лишены общения с лахтинской молодежью, чему оставались несказанно рады. Всего неделю назад двое из наших сокурсников, волею судеб распределенных на соседний зерноток, который все почему-то называли «колхозным» (в отличие от нашего, «государственного») отправились домой с проломленными головами, и при этом все - и мы, и местные - считали, что им еще повезло.
Но нас чаша сия благополучно миновала, и мы зауважали молодого препода Сверчкова (привёзшего нас в Лахту в качестве сопровождающего) который настоял на нашем размещении именно в этом здании. Его родной брат, Юрка, был, в общем-то, из нашей компании, но целиком наших интересов не разделял, и много времени с нами не проводил, хотя и считался всегда «своим». На первом этаже жили командировочные и «партизаны», а нам, молодым, отдали второй. Вход у нас был отдельный, и друг другу мы не мешали, лишь изредка сталкиваясь на крыльце. Мужики держали у себя в комнате несколько фляг с брагой на зерне, периодически увозя то по одной, то по две на перегонку к деревенским, и только один раз выменяли у нас литр портвейна на бутылку самогонки «чтоб вкуса не забыть».
Вот таким образом в нашем распоряжении оказалась просторная по тем меркам комната на 4-х человек, минимум беспокойств и даже старенький черно-белый телевизор «Рассвет», заботливо предоставленный нам Иваном Григорьевичем на второй день нашего здесь пребывания.
Выйдя из нашей обители на свежий воздух, мы с Марком закурили, теперь уже скромный «Дымок» без фильтра, так как «Магны» остался один блок и было решено ее экономить.
-Ну, куда сначала? - спросил я.
-Да мне без разницы,- ответил Марк, и поскольку поход на сушилку казался мне менее опасным, чем путешествие в ночи за пределы охраняемого зернотока, я предложил:
-Может, на сушилку?
-Пошли,- равнодушно ответил Марк.
Стараясь держаться в тени от сооружений зернотока, казавшихся в свете прожекторов гигантскими монстрами, делая вид, что просто прогуливаемся перед сном, мы добрались до нашей сушилки и ежась то ли от страха, то ли от наползающего с Чулыма7 тумана, сделали первый шаг в неизвестность.
-Ты как думаешь, он здесь самогон спрятал, или наверху? - спросил меня Марк, чиркая спичками и неуверенно оглядываясь по сторонам. Почти весь первый этаж занимала просторная кочегарка, кое-где валялся разный мусор, но в принципе, прятать самое ценное Алексеичу было особо негде, если не считать печи - большой, с двумя топками. Представив, какими «красавцами» мы вернемся, если полезем искать самогон в печь, я высказал свою версию.
- Вообще-то вроде в саже он не пачкался... Кроме того, он ведь механик, а механизмы-то все наверху... Наверх?
- Наверх! - быстро согласился Марк.
Поднявшись по шатающейся металлической лестнице на второй этаж, мы приуныли. Нагромождение всяческих механизмов, транспортерных лент, цепей, центробежных насосов и тому подобных малопонятных нам железяк не оставляли шансов на поимку желанной бутылки. Мы разбрелись. И тут Марк присвистнул:
- Миха, иди сюда!
Я, осторожно ступая, приблизился к приборному шкафу, наискосок освещаемому через оконный проем оранжевым светом прожекторов (надо ли говорить, что стекла в проеме не было, и наверняка уже не первый год).
Подергав за дверцу шкафа, Марк убедился, что он закрыт.
-Ладно, давай завтра зайдем, утро вечера мудренее,-сказал приунывший было Марк. Но мне хотелось «догнаться», кроме того терпеть насмешки выигравшей пары желания особого не было, а главное - такие шкафы я уже видел у отца в стальцехе. Весь секрет был в том, что замок как таковой отсутствовал, а задвижка приводилась в действие обычной металлической г-образной ручкой, здесь отломанной.
-Подожди децл, - шепнул я, достал из кармана свой видавший виды складной ножик за шестьдесят копеек, и зажав с помощью его лезвия и трехкопеечной монеты квадратный штырь замка, повернул его по часовой стрелке. Дверь открылась, и мы замерли. Марк крякнул и тихонько засмеялся. Перед нами на верхней полке, там где теоретически должны были быть какие-нибудь древние рубильники или реле, тускло поблескивая стоял ряд полных бутылок.
- Давай сразу две возьмем, - зашептал Марк, -он уже небось так нахрюкался, что с утра и не вспомнит, сколько выпил.
- Давай, - поддержал я, - все равно потом второй раз идти...
Марк взял одну, я вторую бутылку. И он, и я засунули их во внутренние карманы своих курток. Закрыв тем же нехитрым способом приборный шкаф, мы двинулись было к лестнице, как снаружи послышались нетвердые шаги и пьяный бубнеж - то ли попытка что-то петь, то ли разговор человека с самим собой.
- Алексеич! - прошептал Марк. - Давай через окно!
Окно! Я с детства панически боюсь высоты, и хотя здесь было-то всего метра три, испытание мне предстояло не из легких. Сердце бешено заколотилось, руки покрылись липким потом, и в голове промелькнула мысль: «А может, спрятаться?!». Оглянувшись назад, я увидел Марка, стоявшего в полуприседе в оконном проеме. Его плотная, крепко скроенная фигура была четко видна в электрическом свете. Он обернулся ко мне и прошептал: «Миха, давай за мной!». «По имени назвал» - вяло подумал я, - «А вдруг Алексеич запомнит...» Тут Марк спрыгнул. Я, еле передвигая ноги, подошел к окну. Выглянул вниз, и уже никого не увидел. «Быстрый!» - с завистью подумал я - «И смелый...» Но времени на раздумья уже не оставалось. Алексеич заканчивал свое трудное восхождение по лестнице, и мне показалось даже, что я уже чувствую его дыхание, насквозь пропитанное алкогольными парами. Я взгромоздился на подоконник, и глубоко вдохнув, прыгнул вниз...
-4-
Бывало с вами во сне, будто вы падаете в бесконечной глубины пропасть, мучительно ожидая столкновения — нет, не с землей, а с тем, что там внизу может быть? У меня такое было в детстве, в те моменты болезни, когда отступала температура и начиналось выздоровление. Чувство долгого падения при этом заканчивалось не столкновением, а тем, что я просыпался. При этом не было ни страха, ни неприятных ощущений - только чувство, что болезнь отступает.
Вот и сейчас я с удивлением испытал нечто подобное - с той только разницей, что падение было недолгим, но гамма испытанных эмоций живо напомнила мне описанный сон с такой точностью, что я тотчас припомнил детство, еще не так и далеко отступившее, нежные мамины руки и запах лекарств. Но в следующий миг все переменилось. Дикая боль пронзила копчик, запах лекарств сменился тошнотворным запахом помойки, и оранжевый свет прожекторов зернотока куда-то исчез. Реальность так разительно отличалась от ожидаемой, что я невольно зажмурился на пару секунд, думая, что открыв глаза вернусь распластанным на старый щербатый асфальт с рассыпанным повсюду зерном, окурками и шумами работающих круглосуточно агрегатов и большегрузных автомобилей. Вместо этого я услышал тихий голос Марка.
- Миха!
Я молчал.
- Миха! Ты тут?
Открыв глаза, я ответил:
- Тут. Сейчас блевану... - и пара крепких слов сама собой вырвалась у меня изо рта.
- Слышь, что происходит?
- Понятия не имею. Х..ня какая то. Пацаны что - ли прикалываются? Я бы...
Тут до наших ушей донеслась приглушенная речь, я невольно замолчал, и с удивлением понял, что говорят на английском. Следом раскрылась со скрипом где-то недалеко дверь, мы услышали звуки ритмичной музыки, на фоне которой различался звон посуды, человеческая речь и чей-то приглушенный смех. Басовитый прокуренный голос громко и со злостью произнес «Fuckihg sheet!», послышался звук падающего тела и тот же голос добавил: «Засранец американский!» Потом, судя по всему, упомянутого американского засранца пару раз пнули, после чего дверь с шумом захлопнулась. Мы
даже позабыли на миг о вони и ушибах.
- Для таких приколов кишка у них тонка.... - проворчал Марк.
- Вылезаем!
Собственно, надо было просто встать. Мы обнаружили себя стоящими по грудь в мусорном контейнере, к счастью, лишь частично заполненном, справа и слева от нас стояли такие же. Над нами нависал пролет пожарной металической лестницы, смонтированной на стене дома, а в десятке метров впереди возвышалась стена пятиэтажки, на первом этаже которой мы увидели ту самую дверь. В паре шагов от нее лежал человек, и бессвязно что-то бормотал. Явно на английском. Мы вылезли из контейнера, отряхнулись и поглядели друг на друга. И только теперь изумление уступило место дикому страху. Звуковая атмосфера Большого Города окружала нас. Солоноватый морской воздух, гудки клаксонов, вой далеких сирен (таких раньше я не слышал), шум двигающегося транспорта - та характерная атмосфера большого города, которая известна большинству ныне живущих людей. Но и эти звуки, и запахи, (помимо помойной вони), которыми была пропитана атмосфера, и непривычного вида уличный фонарь, висевший над дверью, и только что разыгравшаяся перед нами сценка — все давало понять, что мы за границей.
Люди, воспитанные при социализме, могут себе представить, что мы испытали. Настоящий, неподдельный и парализующий страх. Страх нового места, чужой идеологии, страх ВСЕГО. Но над всем этим висел самый большой страх. Как мы сюда попали? Что произошло? А главное - как нам вернуться?! У меня тут же появилось желание забраться назад в мусорный контейнер. И удержало от этого только присутствие Марка.
- Что делать-то будем? - спросил я. Честно говоря, у меня подгибались коленки от слабости, и хотя благодаря выбросу адреналина от хмеля не осталось и следа, я чувствовал себя отупевшим.
- Не парься, и здесь люди живут.
Я вспомнил, что Марка, отец и мать которого были партийными шишками, не раз вывозили в Европу, и даже один раз в какую-то капстрану. Наверное, поэтому он так быстро овладел собой.
- Пойдем для начала из переулка выглянем, - услышал я.
Мы потихонечку - полегонечку переставляя ноги прошли несколько десятков шагов вдоль мрачных стен и остановились на углу. Мда-а. У нас в полном расцвете была эпоха видеосалонов, и картина перед нашим взором живо напомнила мне какой-нибудь видеофильм. Я и теперь помню то странное ощущение, будто я попал в видео. Яркие огни рекламы, незнакомого вида автомобили, не по-нашему одетые люди - в общем, мечта туриста. Мне тогда казалось, что гнусавый голос за кадром вот-вот должен для полноты картины произнести: «Да иди ты к такой-то матери!». Сколько мы так простояли, я не помню. Но через какое-то время переведя взгляд направо и наверх, я через голову Марка увидел на стене дома табличку с надписью «2854 Brighton 4th St”.
- Так мы в Нью-Йорке! - сам себе не веря произнес я. Марк тоже глянул туда.
- А может, еще где-нибудь улицы нумеруют?
- Не знаю.
Мы помолчали, и, не сговариваясь, повернулись к двери. Она казалась как-то роднее улицы чужого города. Наверное, так утята запоминают маму-утку — они воспринимают первый увиденный ими объект за маму, и если первым увидят, например, человека - то будут считать матерью именно его. Мы подошли к двери. «Американский засранец» оказался негром, и я тогда подумал, насколько несуразно выглядит черный, как вакса, человек в луже белой блевотины. Кстати, исключая Яшу, полурусского - полуэфиопа, который работал на нашем «студенческом» третьем автобусном маршруте, и служил чуть ли не талисманом всего студгородка, это был первый настоящий негр, которого я видел. Так и стоя у двери и наблюдая краем глаза за мычащим что-то пьяницей, мы принялись обсуждать план действий.
Склонный к «системному подходу», который нам с первого же занятия стал прививать начальник кафедры МОДУС8 Майгуров, я изложил свой план.
- Я думаю, что это портал какой-нибудь. Время, скорее всего, наше, а вот место - нет. Раз оба попали сюда прыгнув сверху, то и назад можно попытаться также сигануть.
Мы молча посмотрели на лестничный пролет, под которым стояли те самые мусорные баки.
- А если не назад, а еще куда-нибудь попадем?
- Например, в этот же бак! - съязвил я. И приуныл было, но Марк сказал.
- Прыгнуть всегда успеем, давай лучше сначала сюда зайдём! Это всяко кабак, хоть посмотрим!
Я, признаться, питейные заведения до того посещал лишь пару раз, да и то нехотя и с опаской. Но любопытство взяло верх.
- Ладно, давай, только ненадолго!
Открыв дверь, мы крадучись вошли. В небольшом тамбуре, на табуретке напротив двери, опершись спиной на стену, похрапывая спал большой мужик в старых джинсах и заляпанной майке, с волосатой грудью и толстым животом. Рядом с ним стояла батарея жестяных банок, на которых красовалась надпись «Bud». Несмотря на то, что хоть спящий и был явно пьян, банки стояли в ровном, как по ниточке, строю. На цыпочках пройдя мимо него, мы попали в темный коридорчик, в конце которого через стенной проем был виден сам бар. По правую руку от нас остался клозет, по запаху ничем не отличавшийся от наших. Помедлив немного, мы вошли.
Ритмичная, бьющая в грудь басами музыка, хмельной и накуренный воздух, который, казалось, можно было настругать ломтями, столики, за которыми пили, ругались, курили и что-то ели посетители — все это было настолько для меня непривычно, что я опешил. Но Марк дернул меня за рукав куртки, и сказал: «Пошли!». Мы направились к стойке, стоявшей слева от нашего коридорчика, и уселись с краю на два высоких вертящихся табурета. К нам тут же направился бармен - коренастый плотный человек в джинсовом костюме, с обширной проседью в когда-то черных волосах, чем-то напоминающий Марка,. Я лихорадочно начал вспоминать английские фразы – sorry, excuse me, just a minute и тому подобные - деньги у нас были только советские, да и те остались в Лахте.
-Вам чо, молодые? - рявкнул мужик, и по голосу я узнал персонаж из сценки перед дверью.
-Да водички попить. - не теряясь ответил Марк.
-А х..ли вы через черный ход претесь, как тараканы? Чарли спит, что ли?
Очевидно, Чарли был человек, сидевший у черного хода. Мы дружно кивнули.
-Вот засранец! - видимо, это словечко было любимым ругательством мужика. - Все-таки нажрался опять!
После этих слов он откуда-то из под стойки извлек два стакана, напоминающих обычный наш граненый, за шесть копеек, только поменьше, рядом поставил две маленьких зеленых бутылочки с надписью «Evian» и хотел было что-то сказать нам, но тут его позвали с другого конца стойки.
- Дима, мать твою, виски!
Там сидели двое мужчин, с виду прилично одетых, в дорогих костюмах, но уже изрядно накачанных алкоголем. Впрочем, сидел только один, второй, скорее, лежал на барной стойке. Дима резво подскочил к ним, убрал пустую посуду, смахнул полотенцем со стойки, и в мгновение ока материализовал две рюмки с желтоватой жидкостью.
- Прошу вас, Владимир Игнатьевич! - вежливо молвил Дима.
- Вот помню я раньше - самогон жрали и счастливы были, а теперь и вискарь не радует... Эх, где мои семнадцать лет! - выразил сожаление пьяным голосом тот из двоих, что сидел ближе к нам — выходит, Владимир Игнатьевич. После этого он, не дожидаясь собутыльника одним движением замахнул содержимое рюмки в рот и поморщившись цыкнул в сторону Димы.
- Повтори!
И тут Марк слез с табурета, и, переместившись к середине стойки, оперся на нее локтями. Подняв голову вверх, скучным голосом он сказал в никуда:
- А мне вот самогон надоел.
В тот момент, когда он это говорил, музыка закончилась, и весь бар услышал окончание фразы «...самогон надоел». Все замолчали. Владимир медленно повернулся в сторону Марка.
- Сядь рядом! И ты тоже подь сюды! - это уже предназначалось мне.
Я с опаской повторил маневр Марка.
- Ну и где же вы самогонку жрете, товарищи? - Владимир Игнатьевич прищурясь смотрел на нас. Тут пауза в музыкальном сопровождении закончилась, разговор опять стал приватным, и люди за столиками вернулись к своим делам.
- Да хотя бы и здесь! - с вызовом брякнул Марк.
- Ну, Димас, что скажешь? - взгляд Владимира стал тяжелым и липким. Бармен заегозил.
- Уважаемый, нет у меня, а их я ва-аще первый раз вижу!
Вместо продолжения дискуссии Марк вытащил из кармана куртки пузырь Алексеича, поставил на стол и добавил:
- По сибирскому рецепту!
Наступила пауза. Первым ее нарушил Владимир.
- Наливай!
- У нас со своим нельзя... - заикнулся было Дима, но взгляд Владимира Игнатьевича остановил его на полуслове.
Марк взялся было вытащить из бутылки пробку в виде свернутого рулончиком тетрадного листа, но Владимир жестом остановил его, и Дима быстро сам откупорил бутылку и до краев наполнил рюмку содержимым бутылки.
Принюхавшись предварительно, Владимир отправил самогон внутрь организма. Выждав несколько секунд и потом почмокав губами, он сказал:
- За..ись! Хороша, чертовка! Сколько хочешь за пузырь? - и посмотрел на Марка.
- Сто!
Владимир Игнатьевич громко засмеялся, щелкнул пальцами, и тотчас из-за ближайшего к нам столика встали два шкафообразных человека. Вытащив из кармана пиджака несколько скомканных бумажек, он швырнул их на стойку, встал и нетвердой походкой направился к выходу, который находился как раз напротив коридорчика, из которого мы появились. А те двое подхватили под руки его собутыльника и потащили следом. Дождавшись, пока процессия удалится, Дима с нескрываемым ужасом произнес:
- Бляха, пацаны, вы что, только приехали?! Вы хоть знаете, кто это?!
- А кто? - с интересом спросил я, проигнорировав первую часть вопроса.
- Да это ж Вова! Он весь район держит! - с уважением ответил Дима.
- Рэкетир что-ли? - спросил Марк.
- Не, ну вас, зеленых, по базару сразу выкупить можно! - засмеялся Дима. - Здесь, в пиндосии, рэкета нету! Здесь бизнес! Кстати, это ваша доля! - и Дима подвинул одну из бумажек со стойки в сторону Марка. Марк аккуратно разгладил сотню долларов и с достоинством отправил себе в нагрудный карман. Это действие преисполнило Диму уважением. И он продолжил:
- Если у вас еще есть самогоний, куплю! Раз уж Владимиру Игнатьичу понравилось, то сотню-то с бутылки я всяко подниму! По рукам?
Марк открыл было рот, но тут мне пришла в голову мысль, и я ткнул его кулаком в бок. Прошептав ему на ухо несколько слов, я дождался, пока он кивком головы согласится со мной, и сказал.
- Есть еще пузырь, но только пятьдесят и плюс бутылка виски!
- Идет, пацаны! - Дима заулыбался, и достал из кассы пятьдесят долларов, присовокупив к ним бутылку виски «White Horse» со стойки. Я в обмен на свой самогон забрал и то, и другое, и мы вышли через тот же темный коридорчик. По пути Марк прихватил обе бутылочки воды.
________________________________________________________________
Продолжение следует: