Александр Семениченко
Конец 60-х годов, начало осени, выполняем на Ан-2 гравиметрическую съемку. Базируемся на небольшом заброшенном аэродроме западнее Уральских гор, вдали от цивилизации. Предвидя, что по утрам могут возникнуть проблемы с очисткой самолета от снега и льда, наш техник взял с базы бочку ЭАФа. Многие сейчас, наверное, даже не знают, что это такое. ЭАФ – эфироальдегидная фракция, антиобледенительная жидкость на основе спирта с добавлением бензина и красителя. При очень острой необходимости, повторяю «очень острой», после специальной обработки, можно принимать внутрь. Но нежелательно.
Главный геолог экспедиции, наш основной заказчик, имел, как сейчас принято говорить, «вредную привычку», склонность к употреблению. От него постоянно исходит запах алкоголя. Но, как говорили его подчиненные, он профессионал высокого уровня. Материалы наших полетов читал как увлекательный детектив. Но все его алкогольные запасы однажды закончились. Наш техник два дня смотрел, как мается геолог. И решился. Предложил ЭАФ.
Нацедив пару литров, техник стал химичить: разводил, отстаивал, фильтровал, выжигал. В итоге получил некоторое количество условно пригодного к употреблению продукта, который перед ужином и вручил геологу. Кратко проинструктировал: не нюхать, пить на выдохе и сразу же закусывать.
После ужина геолог вернулся в свое обычное состояние. Но утром он выглядел неважно. «Не выспался», - объяснил он всем во время завтрака свой внешний вид. А позже спросил у нашего техника, что это было. «Понимаешь, ночью как икну, сразу возникает ощущение, будто бы я галошу съел. Спать было невозможно».
Не знаю, что так подействовало на геолога, но до окончания работ тяга к алкоголю у него пропала. Как дальше сложилась его судьба, не знаю. Дай Бог, чтобы по-хорошему.
Летчик и крестьянка
Начало 60-х годов. Я молодой и красивый летчик. Не просто летчик, я командир самолета! Правда, самолет небольшой, Аэро-45, производства ЧССР. Всего пять мест, включая и меня. Но это меня не особо смущает. Главное, что я командир. Летаю по области, перевожу пассажиров, как правило сельчан. Пассажиров в салоне самолета (размер салона моего самолета сопоставим с размером «Жигулей» модели 2106) я размещаю сам. Если среди пассажиров есть молодая и симпатичная барышня-крестьянка, то место рядом с пилотом, т.е. со мной, достается ей. Сначала сажаю пассажиров на задний диван, а потом «свою» пассажирку и обязательно проверяю, как она пристегнула ремень. В полете перекидываюсь с ней какими-нибудь фразами, слегка пугаю резкими кренами, не забываю посмотреть и на коленки. Думаю, что и ей приятнее сидеть рядом с молодым и красивым летчиком, чем со старым деревенским ночным сторожем на заднем диване. Так было до одного случая, который заставил меня пересмотреть порядок рассадки пассажиров.
Небольшое отступление. В Ленинграде, на Литейном проспекте, было ателье головных уборов. Там шили замечательные форменные фуражки. Особой формы тулья, кожаный козырек. С тем, что было на вещевом складе, не было никакого сравнения. Иметь такую фуражку было высшим шиком. Совсем недавно такая фуражка появилась и у меня.
Лето. Июль. Встречаю пассажиров. Среди них статная молодка, из серии «кровь с молоком». Сажаю ее, традиционно, в последнюю очередь. Не успела она еще толком сесть и одернуть юбку на коленях, как я ее уже пристегнул. Взлетели. Я серьезен и сосредоточен. А моя пассажирка пытается ладонями прикрывать колени, но все мое внимание направлено на управление самолетом. Наконец я замечаю ее смущение. Беру свою шикарную фуражку, лежащую на приборной доске, протягиваю пассажирке. Положив фуражку себе на колени, околышем и козырьком вверх, пассажирка успокаивается. Полет продолжается. Я ее о чем-то спрашиваю, она что-то отвечает. Показываю ей с высоты птичьего полета местные красивые виды. Самолет веду аккуратно, без резких эволюций. Свою высокую квалификацию я покажу на посадке.
Приближается аэродром посадки. Посадку буду производить с крутой глиссады. Отдаю штурвал от себя чуть резче, чем надо. Самолет послушно клюет носом. Моя пассажирка издает звук «БЕЕЕ-ЭЭЭЭ-УУУУ» и моя ленинградская фуражка наполняется больше, чем наполовину. Запах в кабине соответствующий, аж глаза слезятся. На пробеге полностью открываю форточку, но это мало помогает. Зарулив на стоянку, распахиваю фонарь кабины, сразу полегчало. Пассажирка бледно-зелено-красно-синего цвета, чуть живая. Мне мою шикарную фуражку даже палочкой потрогать не хочется.
С тех пор на кресло рядом с собой сажаю крепкого парня. Так спокойнее. Фуражка у меня теперь со склада, «фельдфебельская». Ничего, при удобном случае снова заведу себе ленинградскую.