«Мое имя – Кальцилий Антик. Мне уже за 40, я почти старик. Но старик – крепкий, хоть и израненный в суровых боях, и старик вполне довольный своей жизнью. Довольный и тем, что я вообще остался жив, пройдя такие испытания, которые немногим под силу. И тем, что теперь я наконец-то после 20 лет службы стал полноценным римлянином. И тем, что я могу взять в жены любимую девушку. Она сильно моложе меня, кто-то скажет, что Элия мне в дочери годится. Но отвечу просто: «Я ее люблю, и она станет моей женой».
У моего отца был самый большой табун лошадей в Коммагене. Я с самых ранних лет на коне, я был у отца табунщиком. И думал, что моя жизнь так и будет продолжаться – среди гор и долин, среди прекрасных лошадей. Но однажды через наше селение проходили римские солдаты, на солнце сверкал орел Флавиева Верного легиона. Душа моя в тот момент загорелась, и я понял, что обязательно буду солдатом. Я прямо заявил об этом отцу. Отец вначале спорил со мной, потом стал кричать, потом – бить палкой.
Мне казалось, что я возненавидел отца. Я убежал. У меня не было другого выхода.
Я долго скитался, пока не попал в огромную и необычайно красивую Антиохию. Меня несколько раз пытались продать в рабство, меня избивали финикийский торговцы пурпуром, но я выжил. Потом я познакомился с богатым иудеем по имени Скавр. Он оказался добрым человеком. Он научил меня грамоте. А когда узнал, что я с детства в седле, стал мне поручать важные задания. Я стал посыльным. И я объехал всю Сирию. Побывал и в родной Коммагене, в своем селении, издали посмотрел на как-то быстро состарившегося отца, увидел своих сестер. Отца мне было не жалко, а сестер… Но я совершенно точно ни о чем не жалел. У меня уже была другая жизнь.
И моя жизнь снова резко изменилась, когда мне исполнилось двадцать. Я не забыл о том пути, который начертали мне боги. Скавр не хотел меня отпускать, он был добрым человеком, хотел мне только хорошего. Да и работник из меня получился неплохой. Но потом понял, что я не отступлюсь и помог поступить на службу. Он пожелал мне остаться живым, вручил кожаный мешочек, туго набитый сестерциями, и посадил на своего лучшего коня. В глазах Скавра блестели слез. А я рыдал взахлеб – уезжая в лагерь под Завией, где стояла Первая Ульпиева когорта пафлагонцев. Теперь здесь и на долгие годы был мой дом.
Жалел ли я о своем выборе? Поначалу было немного. Потом же меня затянуло в водоворот новой жизни. Я стал настоящим солдатом. У меня появились друзья. Я был на хорошем счету у командиров. Моя служба протекала то медленно, то бежала, словно горная река. Бывало, что я скучал и даже считал дни, когда мы, точно вялые мухи, сгорали в лагере под ослепительным сирийским солнцем. Спасали разве что испещренные буквами свитки, которые иногда пересылал мне Скавр. Когда выдавалась свободная минутка, я читал…
Но бывало и так, что моя жизнь летела, словно быстрокрылый сокол горы Завия. Это случалось, когда мы ходили в походы – в Армению, Месопотамию, Палестину. Всякое случалось в этих походах, но Первая когорта пафлагонцев всегда была на хорошем счету. А я, Кальцилий Антик, был на хорошем счету в этой первой когорте.
Прошло десять лет или даже больше. И до нас стали доходить слухи, что близится большая война – против Парфии. Однажды меня послали с донесением в приморскую Лаодикею. Там было очень шумно и людно. Там я увидел, что порт заполнен большими и малыми кораблями. «Это мизенский флот из Италии, - сказал мне потом Скавр, к которому я не мог не заехать. – Принцепс Траян собирает могучие силы для большого похода». Он еще сказал, что сам принцепс уже здесь, в Антиохии. «Эх, хоть бы одним глазом на него посмотреть», - подумал я тогда.
А вскоре в нашем лагере в Завии стало очень многолюдно - у нас разместился один из легионов, который был переправлен с Истра, из завоеванной огнем и мечом Дакии. Тогда я впервые познакомился с суровыми воинами с севера – с бородатыми великанами из Германии. Правда, поговорить с ними никак не получалось – как правило, они знали лишь несколько греческих слов. Говорили по-своему – на грубом и безобразном языке, похожем на собачий лай.
Прошел, наверное, месяц, и дакийский легион нас покинул. Знающие люди рассказывали, что он пошел в Армению. Как и другие шесть или восемь легионов, которые были в то время на востоке. «А почему мы не идем? – спрашивал я командиров. «Не торопись, солдат, придет и наше время», - отвечали мне. Я ждал. Отчаивался, но ждал. И в какой-то момент мне показалось, что «наше время» и вовсе не придет, потому что той зимой в Сирии случилось страшное землетрясение – земля закачалась, по ней, точно гигантские змеи, побежали трещины, горы превратились в овраги, а овраги в горы. Наш лагерь хоть и пострадал, но несильно. А вот Антиохия… Меня отправили туда с поручением, и я воочию увидел, во что превратился великий город. Там где стоял храм, зияла пропасть. Там, где возвышалась колоннада, из земли поднимались холмы из осколков мрамора. Говорят, сам принцепс, который находился в Антиохии в это время, спасся только по воле богов и благодаря помощи своего телохранителя-германца, вытащившего Траяна из-под завала. А вот моему благодетелю Скавру не повезло. Его дом оказался полностью разрушен, а его раздавленное тело, как мне потом рассказали, нашли лишь спустя неделю.
Настоящее дело началось весной. Вместе с огромной армией мы двинулись наконец-то в поход - в Месопотамию. Мы долго шли, не встречая сопротивления, единственными нашими врагами во время этого перехода через пустыню были палящее солнце и страшная жажда. Потом по построенному наспех мосту перешли Евфрат и в конце концов оказались в Адиабене. Здесь я впервые увидели парфян. Их лучников, которые без устали осыпали нас стрелами. Их закованных в броню всадников, которые атаковали, низко опустив копье. Однако первый же сумасшедший натиск воинов Железного легиона, смел их всех. А всадники нашей когорты потом долго вылавливали в соседних горах тех, кто попытался спастись бегством.
После этой битвы я впервые и увидел Траяна. Он стоял перед строем, бесконечно длинным сверкающим строем римских воинов, и говорил: «Вот в этом месте, возле древней Ниневии, возле Гавгамел, великий Александр разгромил огромную армию персов. Сейчас здесь мы, и персы снова трепещут, потому что обречены».
После захвата Адиабены мы отошли назад к Евфрату. Там рубили прибрежный лес и строили лодки. Затем часть нашей непобедимой армии погрузилась на эти лодки, и начался долгий поход вниз по реке. Наша когорта шла вдоль берега, отгоняя парфян и других варваров, которые время от времени яростно нас атаковали. Легко ли нам было? Отвечу так: мы забыли о вине, мы почти забыли о том, что такое мясо, мы грызли хлеб, больше похожий на камень. Хлеб, о который ломаются зубы. Тогда же меня едва не унесло течением, когда меня отправили вплавь к одной из лодок нашего флота. Тогда же вражеская стрела пробила мне левое плечо. Но, к счастью, это была лишь царапина. Когда мы дошли до города Дура-Эвропос, рана почти затянулась.
Здесь, в этом городе, нависающем над крутым изгибом великой реки, мы остановились надолго, чтобы отдохнуть и пополнить силы. Здесь принцепс приказал поставить триумфальную арку – в честь победы над парфянами. Однако настоящая и большая победа была впереди. Нам пришлось еще немало испытать…
Мы перетаскивали лодки в соседнюю реку – в Тигр. Там наш флот снова пошел вниз по течению, а наша когорта – вдоль берега. Это было долго и утомительно. И я почувствовал огромное облегчение, когда вдалеке блеснули белые стены Ктесифона, – парфянской столицы. Мне казалось, что вот он – последний бой. И еще мне казалось, что такой большой и неприступный город, с такими высокими стенами и башнями, не получится быстро взять.
Но я ошибся. Нам открыли ворота, и мы без труда и большой крови овладели Ктесифоном. Затем нам почти без боя сдалась и огромная Селевкия, лежащая на противоположном берегу Тигра. В том месяце были большие игры, был большой праздник, принцепс Траян был провозглашен императором.
После этого мы отправились дальше на юг и вышли к Эритрейскому морю. Увидев его безбрежную синь, я подумал: вот это уже победа, а впереди - мир. И мне не хотелось верить в то, о чем судачили легионеры – что мы, мол, остановились на полпути, что впереди – поход в далекую Индию. И по морю, и по суше.
Но нет, в Индию мы не пошли. Мы направились к древнему Вавилону. Пока мы стояли лагерем у величественных развалин, император посетил комнату в чудом сохранившемся дворце, ту самую комнату, где испустил свой последний вздох Александр…
А потом пришли тревожные вести с севера: говорили, что почти на всех землях, которые мы покорили, почти по всему Междуречью и даже в Армении, началось большое восстание. Легионам и когортам пришлось в спешке возвращаться. Нашу когорту придали отряду отважного мавра Луция Квиета, непобедимого военачальника Траяна. Мы снова взяли Селевкию, на этот раз ее жители не желали сдаваться без боя, но что они могли сделать против регулярной армии? В Селевкии мы не задержались и стремительно двинулись дальше на север, снова покорять недавно завоеванные земли…
Позже, под стенами Хатры – города в пустыне, – я снова увидел императора. Это случилось в пылу жаркого сражения. Я увидел, как Траян с отрядом своих германцев бросился на коне к пролому, который пробили в стене наши могучие тараны. Устремился тогда вперед и я, готовый отдать жизнь за императора, за Рим. Но… Шальной камень попал мне в голову, я упал с коня и лишился чувств. Очнулся в лагере, в палатке, когда все закончилось.
Увы, Хатра устояла. И мы отошли.
Я не знаю точно, сколько продолжалась эта война. Мне казалось, что очень долго. Но однажды мы получили приказ возвращаться в Сирию. А там, в своем лагере под Завией, мы получили известие, что императора больше нет, что Траян умер на корабле, возвращаясь в Рим. Позже мы узнали имя нового принцепса, а также о том, что Адриан поспешил закончить эту войну.
Именно при Адриане я и закончил службу. В 123 году. Получив этот диплом, счастливый и гордый, я поехал в Антиохию, где поклонился могиле своего благодетеля Скавра. Потом я отправился в Коммагену, в родное селение возле города Перре. Там я узнал, что мой отец давно умер, табуна нашего давно не было, а сестры вышли замуж.
Я вернулся в пустой дом. Мной овладели грусть и отчаяние. Я день и ночь лежал на холмике, где упокоился прах моего отца. Пока были слезы, я плакал... Но много ли слез у старого солдата?
Однажды я познакомился с Элией, прекрасной, как речная нимфа. Крепко полюбил ее, как только может полюбить 40-летний старик. И вскоре - о, жду не дождусь этого светлого дня, - она станет женой Кальцилия Антика, римского гражданина.
Пусть порой мне снятся страшные сны. Пусть иногда ночами мне кажется, что Арес хочет затянуть меня в свои подземные лабиринты. Пусть, бывает, что я просыпаюсь в холодном поту. Моя жизнь прошла так, как было угодно богам. И жалею я лишь об одном - о том, что не попрощался с отцом».
***
Бронзовый диплом Кальцилия Антика был найден осенью прошлого года в время раскопок на месте античного города Перре (Антиохии на Тарсе) в провинции Адыяман на востоке Турции. Разумеется, приведенный выше текст- это историческая реконструкция. Попытка представить, основываясь на источники и в первую очередь на труд Диона Кассия, то, как могла бы сложиться жизнь и военная карьера римского ауксилиария в начале II века нашей эре, при императорах Траяне и Адриане.
Реальная надпись на найденном дипломе была куда короче и скромнее. Там сообщалось лишь имя владельца, содержалась информация о том, что Кальцилий Антик служил в Сирии на протяжении 20 лет, вышел в отставку в 123 году, получил римское гражданство и право жениться. Дети Кальцилия также становились римскими гражданами.
Известно, что в общей сложности в Римской империи было выпущено более 100 тысяч военных дипломов. Однако во все времена они активно переплавлялись, и до нашего времени дошло около восьми сотен.
Алексей Денисенков
Подписывайтесь на канал История и истории!
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ:
22-й год. Что творилось в мире ровно две тысячи лет назад
Как дюжина цыплят римский флот «потопила»: яростная битва при Дрепане