Войны и военные слухи вызывают у обычных людей страдание.
Мыслящие и пишущие люди переживают особого рода стресс, потому что их ум уязвим больше, чем совесть.
От стресса они пытаются защититься доступными им сочетаниями фраз. Отсюда общая реакция интеллигентов и интеллектуалов: уклониться от ответа, неясно бормотать (как редакция журнала «Фома»), упрекать в трусости неизвестно кого, как сделал о. Иоанн (Гуайта), обижаться на то, что не дали собрать митинг русских националистов, как Егор Холмогоров.
Интеллигентами движет своя корысть, а не принципы. Они хотят укрыться не от государства или политического раскола в иерархии, а от стресса.
Их рассудок не выдерживает, потому что происходит явно нечто неразумное. Тут, действительно, вспомнишь Камю и Сартра с их «дорогами свободы». Они хотя бы понимали, что неразумное нельзя понять.
Как пишет под влиянием стресса один маленький-маленький человек:
Политика представляет собой своего рода «дешевую праведность»: человек, который произносит «правильные» политически слова, без особых усилий оказывается на стороне Всеобщего Блага, а любой несогласный, соответственно, делается носителем Очень Большого Зла (и в сущности, не совсем даже и человеком).
Вот уже для нашего мыслителя непосильна политика, то есть самое обычное дело, в котором мы все участвуем в своей повседневной жизни. Он просто не знает никаких интеллектуальных усилий, кроме напряжения памяти и сочетания слов.
На самом деле, чтобы оказаться на стороне Всеобщего Блага, усилия не нужны. Они не нужны даже, чтобы мыслить Истину и Благо.
Как писал русский философ:
Примитивный ум полагает, что идее так же трудно «двигаться», как и ему, и он считает, что философия есть трудное «делание». Принудительнейшее для него – его собственное усилие, и он полагает, что это – усилие самой идеи. Он считает, что вне его опыта и переживания, без них, идеи нет. Он примитивно полагает, что нужно напречься пережить, чтобы получилось философствование. Он повторяет юродивое изречение: нельзя научить философии, но можно научить философствовать, не замечая извращенного смысла этой формулы, подчиняющей знание примату переживания. Именно философии можно научить, а философствовать надо отучиться.
Но есть в позиции наших интеллектуалов и некоторая подлость.
Они знают, что в обществе и в Церкви они незаменимы. Только они способны на «особые усилия в постижении Блага».
Но эти усилия, как мы выяснили, вообще не нужны. Они были тщетными уже в мирное время, как знали и философы, и простые люди.
Во время войны это становится ясно даже интеллектуалам. Они неожиданно понимают, что их миссия «объяснителей» и руководителей сознания закончилась.
Впрочем, к сожалению, она не закончилась навсегда, а лишь прервалась на время. Однако интеллигентам недостает ума, чтобы понять хотя бы это.
Роман Вершилло