Как книга про смерть оказалась книгой про жизнь.
Все больше приближаюсь к тому формату книг-исследований, которые мне комфортно читать и воспринимать. В число идеальных входит в том числе серия книг «Страдающее Средневековье», но в то же время их работы похожи на лотерею — никогда не знаешь, что получишь в итоге. Вариантов два: либо хорошее исследование, либо обилие ненужной информации, написанное ради одной статьи в середине книги.
Книга Мохова дала мне то, чего давно хотелось — взгляд на современный мир через историю. Смерть была и остается той темой, которая волнует миллионы людей, и интерес к ней не утихает.
Вот то, что я выделила для себя как наиболее интересное. Сразу скажу: это тезисы для обсуждения, а не зафиксированная истина.
Мем «отрицание — гнев — торг — депрессия — принятие» основан на описании горя основательницы хосписного движения Элизабет Кюблер-Росс.
В 1970-х годах она написала несколько важных в этой области работ. Эту схему она вывела после наблюдения за смертельно больными, которые постепенно осознавали свою смертность, а чуть позже — и на их близких.
Горе может подвергаться осуждению.
Среди теоретиков есть специальный термин — «disenfranchised grief», т.е. недопустимое или бесправное горе. Человек переживает утрату, но не имеет права скорбеть, т.к. никто вокруг не признает причину его скорби легитимной. Скорбеть можно только о тех, кто этого заслуживает. Например, если умерло домашнее животное, люди могут посчитать горе недостойным.
В часть нашей традиционной культуры входит определение горя как обязанности (например, плакальщицы).
Из-за этого на похоронах близких людей мы можем не плакать и чувствовать от этого стыд, будто не выполняем обязательство. Но в современном мире горе становится важной частью самопрезентации и высказывания, позволяет реконструировать свою и групповую идентичность и сплотиться.
И все же про эвтаназию.
У греков эвтаназия считалась нормой и хорошим вариантом принятия «достойной смерти». Причем смерть становилась не твоим личным делом (ха), а публичным, иначе кем могло определяться — достойно умирает человек или нет? Эвтаназия в Греции — статусная привилегия, доступная только для богатых воинов или господ.
Все рушится в Средневековье, и попытка уйти без страданий приравнивается к избежанию искупления своего греха. Далее, во времена Реформации мыслители начали разбирать смерти святых с точки зрения самоубийства и задаваться вопросом: а в чем, собственно, разница между альтруистическим и эгоистическим самоубийством?
А если государство пытается повлиять на решения человека продолжать ему жить или нет, то оно превращает право на жизнь в обязанность жить.
Долгое время люди не могли решить, кого считать мертвым человеком.
Казалось бы: вы там совсем с ума сошли, человек точно мертв, если он….что? Не дышит? Оказалось, прогресс науки и сами люди постоянно двигает это определение. Первоначально человека считали мертвым, если у него нет дыхания, но пара внезапно задышавших трупов сломали эту теорию. Далее ученые пришли к мнению, что можно считать человека мертвым если у него остановилось сердце, но потом сами же ученые научились пересаживать сердце и сломали эту схему, а еще некоторые индийские йоги показательно останавливали сердцебиение на некоторое время и тоже не добавляли ясности вопросу смерти.
С 60-х годов человеческий мозг – единственное, что пока невозможно искусственно воссоздать или пересадить.
Почему старшее поколение мало говорит о страданиях и привыкло молчать о боли?
С одной стороны, в СССР личное страдание могло считаться за героизм — переступая через индивидуальную боль, человек способен на героические поступки. Но с другой стороны, больной (то есть не работающий) человек опасен для общества, т.к. показывает собственную «лень» и безделье. После революции помощь больным и уход за ними стала приравниваться к буржуазии — воспоминании о неравенстве, подачке с богатого стола бедным.
Личность неотделима от тела.
Важная мысль для меня и для таких же забивающих на собственное состояние. В главе о бессмертии и возможности хранения сознания на электронном носителе и подключения его к любому телу, многие философы выступают за то, что с новым телом исчезнет старая личность. Наше сознание во многом связано с привычками нашего тела, то есть оно становится важной частью нашей личности. Культурный, социальный и политический опыт — это телесный опыт тоже.
Знак для всех голодных: самое время пойти и позаботиться о своей мясной оболочке.
Тело Ленина забальзамировали не только из-за идеологических соображений и альтернативе мощам, но и в надежде на его будущее воскрешение.
Ну тут без комментариев.
В главе про зомби автор выстраивает интересный ряд: люди это хищники, которые едят животных, а более сильные звери едят более слабых (и это воспринимается как норма).
Вопрос: почему вдруг зомби как более сильным особям нельзя есть людей?
Это вопрос на случай нового штамма.
В процессе становления дисциплинарного государства начинают воспитывать не только живые тела, но и мертвые.
Обустраивать крупные кладбища как места для показательной обобщающей народ драматичной истории и как пример героизма для будущих поколений.
Разговор про смерть — это разговор про жизнь.
Отношение к смерти связано с соблюдением базовых прав человека — правом самостоятельно распоряжаться своей жизнью и телом.
Что думаете об этом? Какие исследования можете посоветовать?