Сегодня поделюсь с вами историей Василия. Это очередной ответ на миф о том, что травлю пережить в детстве полезно, это закаляет.
Я рос в семье московских учёных. Папа из космической отрасли. Мама всю жизнь работала в «почтовом ящике» (прим. автора: так в СССР называли НИИ, включённые в структуру военно-промышленного комплекса).
Моё самое яркое воспоминание из раннего детства. Мне два года. Папа купил пластинку Высоцкого и поставил её. Я был загипнотизирован. Слов я не понимал вообще. Лет до восьми. Меня потряс голос и эмоция. Тотальное ощущение кошмара оказалось очень близким и понятным. До сих пор не понимаю, как двухлетнего ребёнка могло это зацепить. Видимо, к этому моменту я часть этих эмоций уже пережил, что-то происходило, но вытеснилось. Я просил родителей бесконечно ставить мне Высоцкого.
В пять лет я сказал, что хочу быть как Высоцкий. Меня отдали в музыкальную школу. Но почему-то не на гитару, не на ударные, не на духовые, а на скрипку. А я совершенно не хотел пиликать на скрипке. Это было примерно так:
— Хочу быть как Высоцкий.
— Хорошо, давай мы тебя отдадим в музыкальную школу.
— Давайте.
Меня привели в школу. Огромный зал. Большая комиссия. Куча детей. Каждый должен что-то показать. Огромное давление со всех сторон. В этой обстановке меня спросили, на чем я хочу играть. Я, совершенно растерянный, сказал почему-то:
— На пианино.
До сих пор не понимаю, почему я не сказал, что на гитаре. Почему не сказал, что хочу петь?
Попросили показать руки. Я протянул руки. Вердикт:
— Нет, не фортепьянные руки у мальчика. Тонкие, длинные пальцы. Скрипач.
Так учителя вместе с родителями решили за меня. И это было такое глубинное непонимание того, что я хочу.
Я стал мальчиком со скрипкой. Это же такой маркер. Маленький, щуплый мальчик со скрипкой. Это как написать на нём «Ату его!»
Травлю инициировали две девочки. Что характерно, одна из них ходила в мою «музыкалку» и тоже на скрипку. Я знал ее до школы. Не знаю почему. Я этого так и не понял. Возможно «фрейдовщина»? Или как часто делают дети, нашла того, кто слабее?
Все основные идеи, как меня травить, поступали именно от неё. Именно она придумала в первом классе, что меня надо привязать к решётке в гардеробе. Они взяли для этого мой же пояс. У меня было странное безразмерное пальто, которое обязательно нужно было обхватывать поясом. Я ненавидел это пальто. И этот пояс. Он растягивался. Они меня привязали. Подключились ещё дети. Много детей. Все меня шпыняли. А девочки-инициаторши озвучили, что хотят посмотреть, как я начну плакать. Я расплакался. Это всех ещё больше раззадорило. А я рыдал от непонимания, чего они от меня хотят. Почему я не вырвался? У меня в голове было совершенно чёткое понимание, что девочек трогать нельзя. Мне даже в голову не пришло, что можно сопротивляться, что можно с ними поговорить. Поступок девочки из «музыкалки» я воспринял, как предательство.
А дальше... Вред уже был нанесён. Моя слезливая реакция и не мужская модель поведения показали всем в школе, что меня можно задевать, и что за это ничего не будет. Дома я рассказал. Причём у меня не было желания пожаловаться. Я хотел понять, почему так произошло? Я спрашивал об этом родителей. Жаловаться я как-то даже не догадался. А родители рассказали о случившемся на родительском собрании. Прямым текстом: «Васю девочки обижают». Об этом тут же узнал весь класс. Стало ещё хуже. Я стал не только девчонкой, но еще и ябедой.
Сейчас из своего возраста я понимаю, что так делать было нельзя. Нельзя было плакать, рассказывать, но я был ребёнком, я этого не знал. И никто мне этого тогда не сказал. (прим. автора: это частая мысль жертв травли, но она неверная. Нет правильной или неправильной реакции на травлю. Ребёнок имеет право расплакаться, рассказать взрослым, он не обязан быть готовым к тюремным порядкам в школе. Травля происходит не потому, что ребёнок не так среагировал, а потому что взрослые в школе не обеспечили условий, при которых травля недопустима).
Маска жертвы ко мне приросла. Она была совершенно явной и заметной всем. Меня цепляли не только одноклассники, но и дети из параллельных классов. Все совершенно точно знали, что надо мной можно издеваться, и за это ничего не будет. Максимум, придут родители, но и после этого ничего не будет, даже веселее станет. Школьная забава «доведи Васю» укоренилась.
Самое страшное было в пятом классе. Меня стали зажимать в коридоре шкафу с электрическим щитком. Меня туда запихивали и пытались запереть. Там торчали провода. Я не знаю, был ли щиток под напряжением. Осознавали ли дети, что могла произойти трагедия. Но мне было очень страшно. Я искренне боялся, что меня убьёт.
Очень меня угнетало приставание во время уроков. Идёт урок, я сижу, сосредоточен, кто-то постоянно тыкает в спину. Или привязывают мешок со сменной обувью к стулу, захватывая мои ноги тоже. Я смотрю, что там происходит. Учитель орёт на меня: «Слушать надо меня, а не в пол смотреть!» Я постоянно был виноват.
Каких-то совсем страшных случаев физической расправы не было. Но это была такая постоянная фоновая вещь. Каждый день я приходил в школу и знал, что меня будут шпынять. Учителя никогда не вмешивались, хотя я даже ребёнком видел, что они знают, кто кого травит, но отводят глаза.
Я всегда много читал. Прочёл одну книжку, сейчас память уже вытеснила и автора, и название. Что-то из классики. Про мальчика, который, чтобы умереть, наелся головок от спичек. Я решил сделать также. У нас была газовая плита. Всегда были спички. Я взял коробок, обстриг маникюрными ножницами головки. У меня даже не хватило сил в руках, чтобы их обломать. Я всё съел, почистил зубы и пошёл спать. Лежал-лежал, стало страшно. Пошёл к родителям. Рассказал. Как вы думаете, что они сделали? Промыли мне желудок. Меня даже не спросили, почему я это сделал.
Потом это желаний уйти из жизни было со мной постоянно до 9-го класса. Я любил физику. В школьной тетради я рисовал схемы, рассчитывал скорость падения с шестого этажа. У меня получилось, что я буду лететь 2,5 секунды. Помню, как я про себя засекал: «Раз, два, шмяк».
Пытался понять, не залезть ли повыше, а вдруг я буду лететь слишком долго и мне станет страшно.
Летом меня отпускало. Я на всё лето уезжал на съёмную дачу. Там была куча ребят разного возраста. Там я был совершенно свой. Там работал принцип «один за всех и все за одного».
Кстати, именно на даче летом я сам пытался травить. И мою попытку пресекли. Я захотел провернуть что-то похожее на то, что со мной делали в Московской школе. Я выбрал мальчика явное слабее себя. Он рос без отца, был не очень интеллектуально развит. В общем, он был беззащитен. Его звали Сергей. Я придумал его называть «Серый — дурак» в значении, что Серый — это не только имя, но ещё и антипод Яркому. Мне это казалось очень смешным и умным. Я его пытался задеть. Сергей ушёл плакать в кукурузу. Я остался со своим другом, Славой. И когда Серый ушёл плакать, мой друг мне сказал: «Да, вот ты его обидел. Он там, наверное, сейчас про себя думает, как будет плакать один, замёрзнет, умрёт. Ты же этого добиваешься?» И мне стало так стыдно. Я понял, что это ровно то, что я постоянно чувствую в школе. Я тоже каждый раз уходил, плача, в свою «кукурузу». Это было такое адское зеркало. Я прекратил тут же.
В восьмом классе я помню чёткое ощущение, что мне из этой школы надо куда-то выбираться. Спасаться. Как-то на стенде я увидел объявление «Куда пойти учиться». Там висел проспект про физмат школу от МИФИ. Я объявил родителям, что пойду туда. Сам готовился, сам ходил на курсы. Поступил.
Дальше было два золотых года. Как будто я из сумасшедшего дома попал наконец-то в среду нормальных, взрослых людей. Всё, что со мной происходило предыдущие восемь лет, показалось вдруг детским садом.
После школы я поступил в МИФИ. Это было продолжением школы. Если бы не одно НО... На моём пути встретился учитель, который в одночасье вернул меня в шкуру того запуганного мальчика, который снова рисует схему падения с балкона.
Это был преподаватель математического анализа. На первом же занятии он дал нам проверочные работы. Я свою сделал за 15 минут. Дальше состоялся диалог, который определил дальнейшее развитие событий:
— Почему сидите?
— Я закончил.
— Проверяйте.
— Я проверил.
— Ну, идите гуляйте.
Мне нужно было промолчать, не признаваться, что я закончил. (прим. автора: это тоже неверная логика жертв насилия, искать причину в себе. Нет никаких причин скрывать, что твои способности выше среднего. Есть причины не допускать до учеников и студентов учителей, которые не в состоянии это принять).
На следующем занятии он объявлял результаты: «Иванов — два, Петров — два, Сидоров — два, Пономарёв (это я) — ну тут, пять, понятно». И если предыдущие фамилии он называл с презрением, то меня почему-то как будто замял. Почти проглотил мою фамилию или отмахнулся от моего листочка.
Дальше он все время давал мне дополнительные усложненные задания. Их объем и сложность постоянно росли. К декабрю я уже умирал от депривации сна. Мне приходилось сидеть ночами, чтобы всё решить. В первую же сессию он сделал всё, чтобы меня завалить. Я сделал основное задание, а потом он дал мне какую-то теорему, которую я должен был доказать. Я сейчас не помню, какую. Помню, что это было сложно, и я был в ужасном состоянии из-за того, что давно не спал. Я её не решил. Получил три.
В следующем семестре суицидальные мысли вернулись. Это было какое-то ощущение беспросветности. Я понимал, что мне надо опять и опять ходить к этому преподавателю, и мне было от этого так тошно. Я уже ждал, что будет всё то же самое, опять эти задания, бессонные ночи. И я с этим ничего не могу сделать. На самом деле, ведь мог, наверное. Но я этого не понимал. Я даже не проверял, сколько лет у нас будет ещё этот преподаватель. Я просто погрузился снова в состояние, как в школе, когда я беспомощен и не понимаю почему. Моя мечта рухнула. Это было очень угнетающе. Я надеялся, что приду в институт, буду совершать открытия, стану физиком, а оказалось, что я снова пришёл в школу. А ведь это было не так. Это был всего один преподаватель.
Помню, как я ехал в автобусе не к первой паре, потому что проспал. Я проехал остановку. Находился в каком-то оцепенении. А этот преподаватель ещё практиковал наказания за опоздание. Опоздал — идёшь за допуском к декану. Я понял, что больше не смогу, и что самым хорошим решением было бы погибнуть. Сел в автобус и просто вернулся домой.
Дальше я постоянно пропускал его пары. К началу летней сессии стало понятно, что сессию я не сдам, что у меня долги. Я объявил родителям. Они ругались, но опять не стали даже копаться в причинах, что-то советовать.
Уже потом я пытался разобраться, что это было. Я даже нашёл теорию развивающего дискомфорта, когда ребёнка ставят в такие сложные условия, чтобы он преодолевал трудности и рос через это. Может быть, это было оно? Но похоже, что нет. Я искал потом отзывы на форумах. Нашёл очень много других студентов, которые описывали странные садистские методы этого преподавателя. Сейчас, кстати, он перешёл из МИФИ в ту самую школу при МИФИ, в которой прошли мои два года.
Я не остался на обочине жизни. Поступил в МГУ, тоже, правда, бросил потом. Сейчас у меня бизнес. Семья, двое сыновей. Было много всего, психологи, тренинги личностного роста, книги, учебники психологии. Даже играл в театре. На многие вопросы я нашёл ответы. Но до сих пор, когда я сталкиваюсь с ситуацией ненависти или неприязни по отношению ко мне, мне проще уйти в «кукурузу». Выученная беспомощность. Я выбираю вообще не решать эту проблему, спрятаться. Хотя понимаю, что можно иначе.
Синяки рано или поздно уйдут, шрамы затянутся, кости срастутся. А ущерб для психики от ежедневного пребывания в токсичной среде ломает жизнь. Потом, будучи уже взрослым, тебя эта травма ведёт не туда, ты не знаешь, как решать ситуации, которые другие люди решают легко. Ты получаешь неверные представления о жизни, об отношениях.
Своих родителей я до сих пор не очень понимаю. У меня нет к ним претензий или обид. Они такие, какие есть. Меня просто удивляет их подход к воспитанию. Формальный он был какой-то. Реактивный. Если кто-то сказал про меня, что я дурак, надо просто подойти к этому ребёнку и сказать, что Вася не дурак. Если Вася пытался отравиться, ему надо промыть желудок. Никто не разбирался, почему так происходит. Это мне до сих пор кажется странным.
Если вам понравилась статья, подписывайтесь на мой канал. Здесь я пишу о детях, о школе, о травле, об образовании в целом, о людях, делюсь реальными историями.
Если вы неравнодушный педагог или осознанный родитель, который хочет знать больше о школе, приглашаю вас в нашу Телеграмм-группу «Учимся учить иначе» и в привязанную к каналу Группу.
Книгу «Травля: со взрослыми согласовано» можно заказать тут.