Пережив и описав культурные трансформации сначала позднего «совка», а потом и переходного периода 1990-х, проза Владимира Сорокина уверено шагнула в постельцинский ампир, эти своеобразные «новые старые песни о главном». Еще десять лет назад Сорокин еще не был столь респектабельной и буржуазной медиа-фигурой как сейчас, а его книги действительно удивляли и завораживали. Поворотом для него стал «День опричника» - с этого момента Сорокин садится на конька нового Средневековья, становится в позу пророка и начинает откровенно повторяться, создавая некий единый гипертекст с одними и теми же узнаваемыми реалиями. Так всем нравящаяся «Метель» на самом деле не представляет собой ничего кроме лайтового варианта уже знакомого нам Сорокина: здесь всего три приключения в некой единой авантюрной канве, идущее еще с «Романа» пародия на Толстого и Тургенева, совмещение несовместимого, абсурдизм и тому подобное.
Безусловно, что ближе к финалу «Метель» набирает обороты, захватывая и вовлекая читателя в себя, но некоторая концептуальная разжиженность, стремление угодить всем категориям читателей, включая особо щепетильных, - все это губит общий эффект от повести, она забывается столь же быстро, как и прочитывается. Надо признать, что ту же ошибку Сорокин совершает и в «Сахарном Кремле», и в «Теллурии», и в «Манараге», и, видимо, в «Докторе Гарине» (пока не читал, но предвижу). Его книги начинают напоминать облегченные сигареты: вроде те же самые, что и обычные, но инородные ароматические добавки не позволяют кайфануть. Тексты Сорокина спустя более чем сорок лет после начала их написания все больше напоминают типичную литературу нашего времени с обязательными стилевыми вывертами и экспериментами, пародиями и необычными сюжетными ходами, но при этом мало чем отличающуюся от продукции других авторов.
Эффектом тексты Сорокина последних пятнадцати лет почти идентичны, как и целями своего написания: во что бы то ни стало описать и предугадать метаформозы русской ментальности в ее постельцинском, полумонархическом-полуправославном варианте. Эта проза написана откровенным западником и либералом, привлекающим все современные методики препарирования нового державного языка (от деконструкции до психоанализа). Однако, другая книга Сорокина, вышедшая синхронно с «Метелью» - сборник новелл «Моноклон» при всех тех же заявленных задачах по деструкции и карнавализации новой ампирной реальности все же бьет читателя по голове и при том весьма ощутимо.
Рассказы, вошедшие в сборник, неравноценны: здесь есть все те же лайтовые, в духе «Метели» и «Сахарного Кремля», почти без языкового экстрима написанные тексты, а есть нечто совершенно невообразимое и бьющее прямо в цель. Такова «Черная лошадь с белым глазом» - возможно, лучшее в сорокинской новеллистике вообще: создавая плотную, тягучую визионерскую атмосферу, автор всесторонне опровергает мнение о нем Виктора Топорова, что Сорокин – рациональный писатель. Нарастание ужаса и абсурда в новой реальности, где прокремлевская молодежная организация использует ветеранов, чтобы свести собственные счеты, где жестоким сюром оборачивается деятельность безымянного губернатора неназванной области, где люди в погонах учиняют беспредел, необычно используя бизнес, и многое другое. Конечно, сборник получился 50 на 50: здесь есть откровенно проходные рассказы («Волны», например), есть фирменное выворачивание штампов языка и жизни через сексуальные описания, есть немотивированное насилие, начавшееся будто по щелчку ментального тублера. Здесь много чего есть.
Однако, эта пестрая книга, в первой своей редакции еще включавшая и пьесу «Занос», что глубоко символично и органично для ее структуры, эта книга – некий итог размышления над нулевыми в малой форме, подобно тому, как «Пир» итожил новеллистику Сорокина в девяностые, а «Первый субботник» в первой половине 1980-х. Главное же достижение «Моноклона» и его фундаментальное отличие, как от «Метели», так и от более поздних рассказов Сорокина, вошедших в сборник «Белый квадрат», - это изощреное избегание притчевости, некой позерской поучительности большинства сорокинских текстов последних лет. Сейчас, кто только не пишет аллегории и притчи, высокопарно объясняющие нашу жизнь, от Дмитрия Быкова до Александра Пелевина, Дмитрия Данилова и Кирилла Рябова. Это так надоело, что хочется прицельного огня по политическим и социальным мишеням, а не массового их обстрела литературными аналогами системы «ГРАД». Сборник «Моноклон» и есть этот прицельный огонь, на который Сорокин был способен еще в нулевые. Растерял ли он этот навык окончательно, или нет, возможно, увидим в будущем.