Казацкий гетман Сагайдачный, со своим войском Запорожским, вписался в киевское православное братство, в 1620 году, без иерусалимского патриарха, самовольно, без разрешения своего правительства, восстановил высшую православную иерархию, которая и действовала под казацкой защитой. В 1625 году, глава этой новопоставленной православной церкви, митрополит киевский, сам призвал на защиту православных киевлян запорожских казаков, которые утопили в Днепре киевского войта за притеснение православных.
Так казачество получило знамя, лицевая сторона которого призывала к борьбе за веру, за народ русский, а, оборотная – к истреблению или изгнанию панов и шляхты из «украин». Ляхи и русские, русские и евреи, католики и униаты, униаты и православные, братство и архиреи, шляхта и поспольство, поспольство и казачество, казачество и мещанство, реестровые казаки и вольная голота, гордовое казачество и запорожье, казацкая старшина и казацкая «чернь», наконец, казацкий атаман и казацкий старшина- все эти общественные силы, сталкивались и путались в своих отношениях, враждовали попарно и переплетаясь, затягивали жизнь «украинных» земель Западной Руси в такой сложный узел, распутать который не мог ни один государственный ум, ни в Варшаве, ни в Киеве.
Поводом для восстания Богдана Хмельницкого послужила наглость соседа - поляка, пана Чаплинского, который подло, во время отсутствия полковника войска польского(!), из-за военного похода в интересах Польши и короля, захватил его поместье, изнасиловал его жену, приказал засечь плетьми десятилетнего сына, забрал все его добро и присвоил земли. Богдан оказался в тюрьме, бежал. (Поляки, испокон, считают за честь и героизм украсть у соседа кусок земли. Это уже тогда было чертой характера поляков, а, со временем, стало национальной традицией).
Богдан Хмельницкий попытался найти правды и защиты у польского короля Владислава. (Не состоявшегося русского царя). Владислав выслушал «обиды» Богдана на польского пана и, усмехнувшись, сказал Богдану – «У тебя есть сабля, добывай правды саблей». Восстание Богдана Хмельницкого было местью, попыткой разрубить узел противоречий этой земли казацкой саблей. Впрочем, и казацкой сабли- то не было, она была или польской, или персидской, или турецкой. Не было и своего огнестрельного оружия, он все было добыто этой саблей.
Успехи Богдана превзошли его помышления; он вовсе не думал разрывать с Речью Посполитой, хотел только припугнуть зазнавшихся панов, а тут после ряда побед, он хозяин всего правобережья! (Первой, при Желтых водах, где отряды Хмельницкого уничтожили авангард польских войск; второй - генеральное сражение у Корсуня, где были разбиты основные силы поляков). После этого войско Хмельницкого достигло Львова и Замостья, но недостаток боеприпасов и начавшаяся эпидемия чумы, заставили его повернуть обратно. После всеобщей мобилизации, Речь Посполитая двинула свои войска против войска Хмельницкого, но он и в третий раз разбил поляков летом 1649 года под Зборовом.
Поляков спасла от окончательной гибели измена союзника Богдана, крымского хана. Большинству своих побед над поляками Богдан Хмельницкий был обязан крымским татарам, с которыми был в тесной дружбе со времен своего турецкого плена, хорошо знал татарский язык. Но за «дружбу» расплачивался трофеями - угон татарами поляков-пленников, за которых они брали с поляков выкуп, а иногда и жителей «украин», которых продавали в рабство.
Польское правительство вынуждено было заключить Зборовский мир. По этому миру, Речь Посполитая признавала Хмельницкого гетманом, под его автономное правление передавались три воеводства: Киевское, Черниговское, и Брацлавское, где запрещалось размещение польских войск. Реестр войск гетмана определялся в 40 тыс. человек. Богдан сам признавался, что ему удалось сделать то, о чем он и не помышлял. Но после этих побед, у него начала кружиться голова, особенно за обедом, после чарки польской водки и сала. Ему мерещилось уже «Украинное княжество» по Вислу, с Великим князем Богданом во главе. Он называл себя «единовластным самодержцем русским», грозил всех ляхов перевернуть вверх ногами, всю шляхту загнать за Вислу и.т.п.
Он очень досадовал на московского царя за то, что тот не помог ему с самого начала, не наступил тотчас на Польшу и в раздражении говорил московским послам вещи «непригожие» и к концу обеда грозил сломить Москву, добраться до того, кто в Москве сидит. Простодушная похвальба сменялась униженным, но не простодушным раскаянием. Эта изменчивость настроения происходила не только от темперамента Богдана, но и от чувства ложности своего положения. Он понимал, что один он не сможет сладить с Польшей, только казацкими силами, а желательная помощь Москвы не приходила, и он должен держаться за крымского хана.
После первых побед своих, он намекал на готовность служить московскому царю, если тот поддержит казаков, но только намекал! Поэтому в Москве медлили, выжидали, как люди, не имеющего своего плана в отношении «украин», а выжидающие дальнейшего хода событий. Там не знали, как поступить с мятежным гетманом, принять ли его под свою власть, или только поддерживать из-за угла.
Москве, как подданный, Хмельницкий был менее удобен, чем как негласный союзник: подданного надо защищать, а союзника можно покинуть по миновании в нем надобности. При том, открытое заступничество за казаков, вовлекало в войну с Польшей и во всю путаницу малороссийских отношений. Но и остаться безучастным к борьбе на «украине», значило выдать врагам православное население и сделать Богдана своим врагом.
А Богдан грозил, если его не поддержит Москва, наступать на нее с крымскими татарами, а не то, побившись с ляхами, замириться, и вместе с поляками поворотиться на царя. Вскоре, после Зборовского мира, сознавая неизбежность новой войны с Польшей, Богдан, высказал царскому послу желание, в случае неудачи, перейти со всем войском Запорожским в московские пределы.
Это случилось только года через полтора, когда Богдан проиграл уже вторую кампанию против Польши и потерял почти все выгоды, завоеванные первой. Летом 1651 года превосходящие силы польских магнатов, встретились с войском Богдана под Берестечком. Полякам удалось в очередной раз подкупить крымского хана. И тот вывел свои войска из сражения и даже задержал Хмельницкого, который пытался убедить хана продолжать битву. Поражение под Берестечком, другие неудачи, заставили Хмельницкого заключить Белоцерковский мир, по которому под властью Хмельницкого оставалось только Киевское воеводство, реестр войска сокращался до 20 тыс. Как и ранее, польской шляхте возвращались их поместья, и крестьяне по-прежнему были должны нести крепостное ярмо.
Москва, наконец, признала мысль Богдана о переселении, удобнейшим выходом из затруднения и предложила гетману со всем его войском, переселиться по рекам Донцу, Медведице и другим «угожим местам». Это переселение не вовлекало в войну с Польшей, не загоняло казаков под власть султана и давало Москве хорошую пограничную стражу со стороны степи.
Но события не следовали благоразумному темпу московской политики. Хмельницкий был вынужден к третьей войне с Польшей при неблагоприятных условиях. Ответом на договор, заключенный под Белой Церковью, были массовые выступления, прокатившиеся в Приднепровье. Весной 1652 года Богдан разбил польскую армию под Батогом (на реке Южный Буг) Однако ему стало понятно, что с ненадежным союзником, крымским ханом, с Речью Посполитой ему не справиться.
В Москву было отправлено казацкое посольство. Богдан усиленно молил Москву оказать помощь, принять «украины» в подданство, иначе ему остается отдаться под давно предлагаемую защиту турецкого султана и крымского хана. Наконец, в начале 1653 года, через четыре года после начала восстания, Москва решила принять Малороссию в подданство и воевать с Польшей. Но и тут проволочили дело почти на год, только летом 1654 года объявили Хмельницкому о своем решении, а осенью, собрали для того «чтобы обсудить дело по чину», Земский собор, на котором раздавались голоса: «не бери, государь «украйны, они, как фальшивая монета, подведут в любой момент».
И хотя Собор принял решение «все Войско Запорожское с городами и землями принять под Государеву высокую руку», в подданство, подождали еще немного, чтобы гетман потерпел новую неудачу под Жванцем, снова выданный своим союзником ханом. И только в январе 1654 года отобрали присягу от казаков, на Раде, в Переяславле, которая в январе 1654 года решила идти «под царя восточного, православного».
После капитуляции под Смоленском в 1634 году русских войск под командованием боярина М.Б.Шеина, Москва 13 лет ждала благоприятого случая, чтобы смыть позор. Теперь, после того, как чаша весов склонилась в пользу Польши, через шесть лет после начала восстания, когда Малороссия уже была разорена и никуда не годилась, «украины» приняли под свою высокую руку, чтобы превратить казацкую старшину из польских бунтарей в озлобленных московских подданных.
Еще до Зборовского мира, Богдан бил челом царю «благословить рати свои наступить на общих врагов, а он в божий час пойдет на них от «украйны», моля бога, чтобы правдивый и православный государь над «украиной» царем и самодержцем был», но Москва выжидала. Переговоры с Хмельницким велись долго, Москва осторожничала, понимая, что это приведет к войне России и Польши, а Богдан пытался выторговать себе как можно более широкие автономные права.
В Переяславле Россия признала выборность гетмана, местный суд и другие органы власти, сложившиеся в период освободительной войны. Царское правительства подтвердило сословные права дворянства, право устанавливать дипломатические отношения со всеми странами, кроме Польши и Турции, иметь реестрового войска 60 тысяч казаков.
Фактически Малороссия получила военно-полковую автономию, так как не платила налоги в царскую казну. Но многие положения соглашения между Малороссией и Россией каждая сторона трактовала по-своему, что породило конфликты с российским самодержавием, внутриукраинские конфликты, превратившие Украину в «Руину».
Но Переяславская Рада стала поворотным моментом в истории Юго-Западной Руси. Ее судьба, после 500-летнего перерыва, опять более чем на триста лет оказалась неразрывна с судьбой России, русского народа.
Но обе стороны не верили друг другу, так могло идти дело только при обоюдном непонимании сторон. Москва хотела прибрать к рукам казачество, хотя бы даже без казацкой территории, а если и с «украинными» городами, то непременно под условием, чтоб там сидели московские воеводы с дьяками. А Богдан рассчитывал стать вроде герцорга Чигиринского, правящего Малороссией под отдаленным сюзеренным надзором государя московского, при содействии казацкой знати.
Не понимая друг друга, и не доверяя друг другу, обе стороны говорили не то, что думали и делали то, чего не желали. Отважная казацкая сабля и изворотливый дипломат, Богдан, имел заурядный политический ум. Основу своей внутренней политики он раз, навеселе, высказал польским комиссарам: «Провиниться князь, режь шею, провиниться казак, и ему тоже, вот и будет правда».
Он смотрел на восстание, как на борьбу казаков со шляхетством, угнетавших их, «как последних рабов», по его выражению, и признавался, что он со своими казаками ненавидит шляхту и панов больше смерти. Но он не устранил и даже не ослабил той роковой социальной розни, хотя ее чуял, какая таилась в самой казацкой среде, завелась еще до него и резко проявилась тотчас после него: это вражда казацкой старшины с рядовым казачеством, «городовой» и запорожской «чернью».
Эта вражда, вызвала в Малороссии бесконечные смуты, так как «подданство» трактовалось в Москве и на Украине по разному. И это привело к тому, что правобережье досталось туркам и превратилось в пустыню. И Москва сполна получила за свою «тонкую и острожную дипломатию».
Россия, вступив в войну с 1654 году с Польшей, вела ее так успешно, как ни одной из бывших войн с Польшей и Литвой. Гетман Сапега говорил, что Польше пора понять что «против нас не шайка своевольников, а великая сила целой Руси». Польше, по-видимому, приходил конец. Вся Литва покорилась царю: Алексей Михайлович уже титуловался «Великим князем Литовским». Непрошенный союзник, шведский король Карл Густав, завоевал все «Коронные», польские земли.
Вековая вражда Руси с Польшей, казалось, близка к завершению. Польшу спасти можно было, только перессорив ее врагов между собой и склонив одного из них к примирению с поляками. За это дело взялась Австрия, которая как католическая держава вовсе не хотела, чтоб католическая Польша сделалась добычей протестантов (Швеция) и «схизматиков» (Россия) .
В этот момент гетман Литовский Януш Радзивилл, принял подданство шведского короля, который пообещал вернуть ему и другим панам литовским их владения, уже занятые московскими войсками. Москвой это было сочтено за покушение отнять у русских то, что было приобретено русским оружием. ( Так уже было с Русью после Ливонской войны, плодами которой воспользовалась Речь Посполитая и Шведы).