Или что имеют в виду мужчины и женщины, когда говорят «люблю».
Те, кому повезло прочитать "Преступление и наказание" хотя бы лет в сорок, наверное, без особого труда ответят на следующие вопросы:
1. И преступление, и сама "теория" Раскольникова произошли по банальной причине: деньги были нужны. Вообще, все в романе (и в мире) мучаются именно из-за этого. Всем нужны проклятые деньги. Свидригайлов предложил деньги. Почему все отказываются?
2. Почему Раскольников, ради денег убивший двоих (на самом деле троих), позволяет себе судить семью Мармеладовых за то, что они ради денег приняли жертву дочери?
3. Почему Мармеладов плачет и кается, кается и плачет, вместо того, чтобы просто перестать красть у семьи? Либо не кради, либо не кайся!
И так далее. Ответы будут разными, но они будут. Потому что мы жили, "попадали в ситуации" и волей-неволей нам приходилось о чём-то таком задумываться. А что бы вы ответили, прочитав роман, когда это было в школе положено... в шестнадцать лет?
А ведь Достоевский вообще понятный писатель. Понимать его – одно удовольствие! Персонажи "концептуальны" – как театральные актёры, говорящие громким голосом прямо в зал. Не персонажи, а формулы! Не то что у Толстого – "диалектика души": бу-бу-бу, бу-бу-бу... Кто про что, не разберёшь. (И, главное, за кого мы.)
Всё потому, что Толстой мог себе позволить хоть десять лет "вещь отделывать", а Достоевскому нужно было "к четвергу пять листов", а то лавочник кредит закрыл, детям еды не купить. Тут не до "бу-бу-бу". "Лист" – это сорок тысяч знаков. С пробелами.
Искусство – оно вообще понятное. Непонятная – жизнь. Кто жизнь жил, тот над искусством смеётся... Но это мы, железобетонные ветераны. А каково подростку? Как ему объяснить, зачем герои Достоевского маются, заламывают руки и ноют?
И поймёт ли он, если ему правильно объяснить? ("Правильно" – это так, как мы, взрослые, думаем.) И что важнее: объяснить правильно – или объяснить так, чтобы тебя поняли?
Люди давно бьются над этим вопросом. Наш Фёдор Иванович Тютчев сформулировал эту проблему так:
Как сердцу высказать себя?
Другому как понять тебя?
Поймёт ли он, чем ты живёшь?
Мысль изреченная есть ложь.
А француз Ролан Барт в книжке "Миф сегодня" (если не ошибаюсь) раскладывал её, как Чапаев картофелины...
...Вот слово "люблю". Оно состоит из двух половинок: "означающего" и "означаемого". Означающее – это просто набор звуков: "л’бл’у́". А означаемое – это то, что человек представляет себе, когда этот набор звуков слышит.
Проблема в том (тут немножечко упростим, сократим милое постструктуралистское чириканье), что означаемые у того, кто говорит, и у того, кто слышит, разные! Девочка слышит "л’бл’у́" и воображает примерно следующее:
"Хочу исполнять твои желания, заслонять тебя от всех проблем, радовать тебя, дарить подарки и каждый день говорить, какая ты умная и красивая, хочу быть твоим без остатка!"
А мальчик-то имел в виду:
"Хочу, чтобы ты восхищалась моей силой, моим умом и моей храбростью, чтобы ты соответствовала моим желаниям и была мне опорой – в общем, принадлежала мне вся без остатка!"
Возможны варианты, но в любом случае это несколько разные "люблю". А потом начинается: не так дышишь, не так смотришь, не так выдавливаешь пасту из тюбика... И каждый чувствует, что его обманули. ("Ведь обещал же/обещала же любить!")
А никто не обманывал. Просто "означающие" (психология, жизненный опыт, ожидания, потребности) у людей разные.
Поймёт ли он, чем ты живёшь?
Мысль изреченная есть ложь...
Кстати, вопрос. Абсолютно серьёзный и непраздный. Вам какое объяснение кажется более внятным, пригодным для понимания – тютчевское или "по Барту"? Если не лень, напишите, а потом посчитаем и посмотрим, кого среди нас больше: интуитивистов или логиков. (Чур Фёдору Иванычу по нац. признаку не подсуживать! Он и без нашей помощи молодец.)
Вот и писатель-классик с юным читателем – как те мальчик с девочкой. Вчера мой четырнадцатилетний сын "отсидел" постановку "Преступления и наказания" в театре. (Лучше бы кулиджановский фильм посмотрели.) Постановка показалась неудачной. Или, может быть, актёры устали... "Вишнёвым садом" (последнее, что успели до куаркодизации) он был очень вдохновлён, а после "ПиН" полчаса ругался. Высосанные, говорит, из пальца проблемы. Надуманные страсти. Преувеличения. Так не бывает...
Думая, что мне теперь делать с Достоевским и моим самоуверенным подростком, который (ну, разумеется) всех на свете умнее, я и засел за эти самые размышления.
Есть такой способ объяснения сложных вещей – "миссионерский". (Гусары, уважаемые, молчать.) Его мне много лет назад подсказал писатель Макс Фрай (он же Светлана Мартынчик). "Если бы в Ватикане слышали, какими словами убеждает дикарей миссионер, – говорила она, – этого миссионера отлучили бы от Церкви". Ведь дикари – ребята простые: "Ваш бог дал себя убить, значит, это плохой, слабый бог. Какая от него польза на войне и охоте?" А что касается "нравственного закона", так он у них, как правило, готтентотский. Вот и приходится подстраиваться под дикарское "означаемое".
Допустим, мой любимый уважаемый сын – готтентот, а я миссионер. Мне нужно объяснить, "про что Достоевский". И почему он отличается от Толстого, который, хоть и "занудство", но хотя бы "нормальный писатель". Это мы недавно "После бала" читали. Там как? Там просто: влюблён ты в девушку, полумесяцем бровь, а потом – бах, увидел, как её мама (учёный-медик, в виварии работает она) живым крысам головы хирургическими ножницами отрезает. И почему-то любовь прошла. Отрезает мама, а любовь прошла к девушке. Это вполне понятно, и рассказ Толстого, к счастью, как раз об этом.
А про что Достоевский? Как бы вы преступление и наказание "на подростковом" пересказали? Помогайте! А я пока свой вариант выдвину.
Он немножко нервный, заранее приношу вам свои извинения. У каждого человека (кроме, может быть, вас и меня) бывают "странные мысли". У некоторых – даже поступки. Ну, например.
В фильме "Зимний вечер в Гаграх" герой Е.А. Евстигнеева заставляет ученика громко, на всё помещение крикнуть "хэй". (Это ещё ерунда – на самом деле, будущих артистов на предмет снятия "зажимов" страшнее дрючат.)
А в рассказе Шукшина (вот ужас, не помню названия, напомните) парень бежит из "мест лишения", когда до освобождения всего месяц остался. Потому что захотелось побывать дома. Подышать, повидать деревню, родных. "Дурак, тебе ж теперь два года накинут!" – "Ничего, досижу. Дома побывал, теперь силы есть".
Для страстей и пороков героев Достоевского это хлипковато, конечно, просто я вас "готовил". Представьте теперь, что вы идёте по улице, по тротуару, а впереди вас, в паре шагов, идёт старушка. Идёт сутулится, в пальтишке, с кошёлочкой... И вас вдруг посещает мысль (дикая! Вас так не воспитывали! Не виноватый вы, она сама пришла!) – "а что если сейчас ка-а-ак дать ей ногой под зад? Что будет?"
Вы ёжитесь и прогоняете неприятную фантазию с неудовольствием, а Достоевский садится и пишет (ну, или мимо печки ходит туда-сюда и диктует Анне Григорьевне, бедной) – что будет. На себя примеряет. Бьёт старушку. И весь последующий ужас описывает...
В этом смысле, как ни кощунственно (опять-таки) прозвучит, у него много общего с героем нашего литературного времени В. Г. Сорокиным. Правда, этого я сыну не скажу, а единственная оставшаяся в доме после его рождения книжка Сорокина (жалко было выбросить, она с Персональным Автографом) надёжно спрятана.
Достоевский – это точно такое же испытание на прочность воображения и человеческого начала. Что первым сдастся? Что одолеет?
Просто Сорокин экстенсивно идёт дальше: в какой момент инстинкт добра опустит занавес перед носом у имморального любопытства и скажет "хватит, к чёрту Сорокина"?
А у Достоевского – больше. Он эту лазейку, опцию "выйти из игры" (как в сериале "Игра в Кальмара"), не оставляет. Не пережигает предохранители – и тем самым заставляет читателя пройти крестный путь своих героев до конца.
Ну, есть конечно, и более существенное различие между ними. У Достоевского есть альтернатива добра. У Сорокина нет. И тут вот какая штука получается... Скажем, я очень люблю фильм Киры Муратовой "Чувствительный милиционер" – смотрел много раз и, наверное, ещё буду. А остальные её фильмы кажутся мне манерной мурой. А "Милиционер" – снятый в таком же стиле! – не кажется. Почему?
Потому что в нём есть Добро. Чётко и громко (как персонажи Достоевского, лицом в зал, помните?) проговоренная идея Добра. (А в других фильмах нет, не заметно.) И что получается?
"Дух дышит где хочет" – а хочет он там, где может. А может там, где есть Добро. Если Добра нет – дух не дышит, и кино (книжка, картинка, музыка) не живёт.
Ну, наверное, это всё, что я хотел сказать, спасибо, если поделитесь парой слов, типа, "молодец, автор, много раз на кнопки нажал". Если же сии ветвистые рассуждения повергли вас в состояние "чё это было?" и "чё хотел сказать-то?" приношу искренние извинения, в оправдание могу пробормотать лишь одно:
– Кто зверь? Я зверь? Слюшай, девушка, я тебе сказаль, что я индо-коренолог? Говориль?
Также по теме:
Как Шукшин цитировал Достоевского
Лучший роман русской литературы
Почему враждовали Монтекки и Капулетти?
Что такое готтентотская мораль
Что не так с сериалом «Игра в кальмара»?