Спецкор «Вечерней Москвы» передает из поселка Сопино, что в 12 километрах от Мариуполя. 5 марта войска России и ДНР освободили этот пункт от украинских карателей. Сегодня туда с гумпомощью выехали донецкие общественники.
До поселка колонна движется строго по асфальтовой дороге. Съезжать на обочину нельзя — есть риск нарваться на мину. Меньше недели назад Сопино удерживали нацбаты. Сейчас из видимых следов остались лишь экстремистские лозунги на противотанковых ежах и брошенные огневые позиции. Но нет гарантий, что отступающие не оставили замаскированных «подарков».
— Собирайте людей! Зовите всех! — глава Общественной палаты ДНР Александр Кофман замечает двух местных, идущих по улице Степной. Пожилой мужчина несет пятилитровые бутылки для воды, рядом — его жена с решительным лицом и повязкой на руке. Это Виктор и Валентина Кузенковы — местный актив.
— Все в подвале той двухэтажки, идемте! — Валентина указывает дорогу. Обстановку докладывает будничным тоном, как троечник, зазубривший урок. — Здесь нас около 130 человек. Умер только один, от холода. Еду нам привозят ежедневно. Приезжали МЧС, смотрели, как починить свет. Привозили пленку, гуманитарка приходила.
Подходим к дому. Кофман отправляется разгружать гумпомощь. Виктор Кузенков начинает разговор «за жизнь».
— Война, мил человек, война здесь, — словно в подтверждение его слов раздается резкий шум и треск. «Прилет». Голова инстинктивно дергается в сторону источника звука. — Да не пугайтесь. Мы привыкли за восемь лет.
В поселке нет электричества, газа и воды. 26 февраля пропала и связь. В тот же день Кузенковы говорили по телефону с сыном. Валентина просит дать ей трубку позвонить ему в Мариуполь. Но связи нет.
— 26 февраля сын нам сказал: «Мама, мы в порядке, сидим в бомбоубежище». И все, с тех пор мы больше не связывались, — вздыхает Валентина Кузенкова. — Мы в убежище, он в убежище. Мы без детей не поедем никуда.
Виктор Кузенков, пошарив по земле, находит осколок снаряда. Из тех, что несколько дней назад падали на поселок.
— Свеженький, не ржавенький! Возьми на память, — убираю осколок в карман. Виктор продолжает рассуждать: — Удачно прошел налет. Разрушения большие, а никто сильно не пострадал.
Под землей
Подсвечивая ступени фонариком, спускаюсь в подвал. Мой проводник — местная жительница Нина Матера. Показывает обжитые помещения.
— Я 46 лет уже здесь живу. Внучка моя в Питере, дети — кто где. Одного сына уж 16 лет как нет. И дочка сейчас за Киевом. Я осталась одна. Мне 72 года, куда мне ехать? Вся родня здесь. Одна сестра в Мариуполе, вторая, племянники.
Коридор упирается в дверь комнаты. Нина Антоновна пропускает меня вперед. На кровати под грязным толстым одеялом прижались друг к другу две женщины. Заметив фонарь, одна из них приподнимается. Видны седые волосы. Нина Матера представляет «жильцов»: Лидию Антюхову и ее дочь Марину.
— Передайте, кому сможете: у нас родня за Уралом, Златоуст, Челябинская область! — Марина Антюхова начинает сумбурно тараторить, забрасывая информацией, которая может помочь найти родственников. Голову не поднимает — любое шевеление одеяла может отнять драгоценное тепло. — Отец матери моей Петр Леонтьев, маме 22 февраля исполнилось 85 лет. Я родилась здесь, мне 58.
Записываю координаты и иду за Ниной Антоновной. Она увлекает в другой конец коридора. Сворачиваем направо. Снова комната. Заходя, свечу фонариком на пол, чтобы никого не ослепить — люди здесь успели привыкнуть к темноте. В тусклом свете видна куча одежды, накрытая шерстяным платком. Рядом с ней женщина лет пятидесяти.
— Это Тамара Дацюк, — шепотом подсказывает Нина Антоновна.
На полу — закупоренная винная бутылка. В углу — едко пахнущее ведро. Здороваемся с Тамарой. Из-под шерстяного платка в углу вдруг показывается лицо. «Куча» оказывается пожилой женщиной, обнимающей себя, чтобы сохранить тепло. Это мать Тамары — Галина Дацюк.
— Мне 8 марта исполнилось 90 лет, — голос звучит скрипуче, слова идут тяжело.
Нина Антоновна извиняющимся тоном добавляет:
— Не до праздников было, но принесли поесть, что у кого было. Нам ведь и готовить здесь негде, — разводит руками Матера.
Большую часть дня Галина Дацюк сидит так, как мы ее и застали: опустив голову на колени и согнув спину колесом. На большее сил не хватает. За время в убежище Галина Дацюк начала слепнуть и глохнуть, перестала ходить. Без дочери она не справляется с бытовыми потребностями.
— Воды нет, мама уже 14 дней немытая, — извиняющимся тоном говорит Тамара.
Она ведет в соседнюю комнату. Здесь хранятся их немногочисленные пожитки. Убегая в подвал, Тамара успела схватить лишь свою дамскую сумочку. Перебирает ее содержимое.
— Паспорт, пенсионное, лекарства… Взяла маме парацетамол, аллохол — печень болит. И от бессонницы. Как это началось, я плохо сплю. Тут еще таблетки, — присматривается к упаковке и вдруг начинает хохотать, почти захлебываясь: — От диареи!
Смех переходит в истерический. Нина Матера мягко выводит меня из подвала.
— Она не в себе, пыталась покончить с собой, — объясняет Нина Антоновна. — Такую истерику вчера закатила! Мы сказали: не кричи просто так! Что если тебе станет плохо, будешь так же кричать, а мы не поймем.
От окраины к центру
Нина Матера ведет по улице с гордым названием Центральная. Женщина будто старается рассказать все, что было за время ее жизни в поселке. Пока идем, пытаюсь найти хоть один уцелевший дом. Не выходит. Где-то в щепки разбита крыша, где-то снесло этаж. У одного из домов — покореженный остов автомобиля. Во время бомбежки его отнесло волной.
— Там четыре квартиры «сложились», здесь разбило второй этаж, — перечисляет Нина Матера. Останавливаемся у дома с пустыми окнами. — А это мой дом. Больше всех пострадал. Куда нам идти?
Когда началась бомбежка, Нину Антоновну вынесло взрывной волной. Говорит, потеряла сознание и частично память. Повредила руки. Без этого рассказа догадаться было бы сложно: под стать своей звучной фамилии Нина Антоновна бодро, почти вприпрыжку проводит экскурсию. Руки зажили. Теперь Матера надеется, что восстановится и мир.
У соседнего дома мужчина направляет сливную трубу с крыши в пятилитровку, наполняя ее мутной водой. Рядом на земле уже стоит пара полных бутылок. На трубе установлена воронка — система сбора. Заметив журналистов, мужчина начинает кричать. Будь мы в эфире, его речь звучала бы азбукой Морзе. Сплошные пикающие «тире» с редкими вкраплениями цензурных слов. Невозможно винить. Исстрадавшаяся душа изливает эмоции бурным водопадом.
— Дождь прошел, воды набрали! Пришли, а воды нет! Когда подвезут? — орет Алексей Зуев. Паузы, чтобы представиться, он не делал. Имя подсказала Нина Антоновна. — Ничего у нас здесь нет!
Возвращаемся в начало улицы. Нина Антоновна отодвигает кусок шифера, подпирающий двери подъезда. Проходим в дом. Двери криво стоят у проемов. Интерьер одной из нижних квартир остался почти нетронутым. Ковер на стене, почти чистая мебель, уцелевшая посуда — если не брать во внимание выбитые стекла, квартиру можно считать пригодной для жилья.
— Женщина здесь жила, ее похоронили незадолго до бомбежки, — поясняет Нина Антоновна и показывает на второй этаж. — Там двери заклинило. В одной из квартир жил попугай. Но туда было не попасть. Орал, пока не подох.
На обратном пути останавливаемся рядом с брошенными украинскими позициями: Кофман замечает кота. Выманиваем животное. Кота называем Укропчик. Это единственное украинское, что здесь готовы принять. Совместное с ними прошлое осталось позади. Теперь от дончан и россиян зависит, каким станет будущее.
ПРЯМАЯ РЕЧЬ
Александр Кофман, председатель общественной палаты ДНР:
— В ближайшее время в Сопино начнут подвозить гуманитарную помощь: продукты питания, одежду, предметы личной гигиены и все остальное, что нужно людям. МЧС скоро начнет проводить в поселок воду, свет и газ, восстановит коммуникации. Очень хорошо, что зима наконец-то заканчивается, хотя бы с отоплением сейчас не нужно решать вопрос в срочном порядке. Потом восстановим, оно будет работать. Скоро в Сопино назначат председателя. Уже есть претендент. Он как раз завтра поедет на совещание в райцентр — Новоазовск. Он, конечно, пока никем не назначен, но, так как он самый активный, его вполне могут поставить на этот пост.
Кирилл Васильев