Шедшая всю ночь противная изморось под утро превратилась в ливень, размывающий единственную дорогу через лес к дому графа. Кареты врача и священника, за которыми послал граф, едва успевший понять, что произошло, успевшие пройти треть пути окончательно увязли, и не было никакой надежды сдвинуться с места, пока не закончится дождь и дорога не просохнет. Врач, посчитавший своим долгом прийти на вызов во что бы то ни стало, отправился пешком, в глубине души осознавая, что задремавший в карете, оставшейся за поворотом, священник нужен этому дому больше.
А дом, и без того темный, душный и мрачный, стал еще темнее и мрачнее. Звонкая тишина воцарилась в нем. Немногочисленная прислуга, обычно незаметной тенью ходящая по дому, так, что могло показаться, что кроме графа и графини здесь никто не жил, теперь то и дело сновала по дому, выполняя поручения Аркадия Ивановича, в то время как граф заперся в своей комнате с десятью бутылками рома.
Ему теперь нечего было стесняться. Он хотел забыться, и делал это, как умел. Ему, он сам не понимал почему, не было жалко жену, хотя в груди и жгло что-то. За дверью то и дело кто-то ходил, шуршал, потом послышался незнакомый голос. Это пришел врач, недовольно осмотревший синяки на теле графини и сообщивший Аркадию Ивановичу то, что и так все знали.
Степан Андреевич аккуратно, как ему в его пьяной голове казалось, подошел к двери и, приложив к ней ухо, сам не заметил, как заснул.
Проснулся он от того, что послышался ему во сне голос его жены. Неловко встав, он приоткрыл дверь. Дома было темно. Аркадий Иванович уже ушел спать. Врач, вместе с доехавшим под самый вечер священником, тихонько болтали о делах насущных в чудом найденной для их ночлега комнате. Дождь все так же громко шел, срывая с деревьев разносимые ветром листья.
Граф неслышно подошел к комнате графини. Она лежала словно живая с застывшей на лице улыбкой, какой она улыбалась ему обычно, когда они кружили в вальсе. Это была его Татьяна, та, которую он любил, та которая любила его. И в пьяном бреду он увидел ее живую. Она, полная сил, какую он помнил ее всегда, протянула ему руку. Граф подошел к ней, обнял за талию, и они начали кружить по маленькой комнате графини, роняя с полок и стола склянки косметики.
- Что это? – Шепотом, боясь разбудить кого-нибудь, произнес доктор, заслышавший разбившуюся склянку. Священник молча перекрестился. Еще раз звонко разбилось стекло где-то в глубине дома, что-то тяжелое упало и шум прекратился.
- Бесы… - не пытаясь скрыть страха ответил наконец священник.
- Господа! Это вы шумите? – неожиданно прошептал голос из-за приоткрытой двери, так неожиданно, что священник подскочил, позабыв, как дышать. Но в щель заглядывал не бес, а проснувшийся от шума Аркадий Иванович.
- Что Вы. Мы сами уснуть не можем, - ответил врач, кивнув в сторону бледного, онемевшего от страха священника.
Аркадий Иванович только пожал плечами и ушел. «Надо бы Степу проверить», - мелькнуло у него в голове. Он осторожно, едва дыша приоткрыл дверь в пустую комнату графа и, не найдя его, решил заодно проверить и комнату графини. А там, лежало на полу среди разбитого стекла бездыханное тело графа, держащего за руку свою жену.