Колонна бешено ревет, рычит, свистит и дребежжит. Машины идут неспешно, пехота на броне внимательно и вдумчиво глядит на мирняк на тротуарах. Мирняк внимательно и настроженно смотрит на колонну.
Сергей Викторович глядит на боевые машины и людей на них. Глядит не так как соседи в толпе. Узнавает и не узнавает их. Двадцать лет упадка, за ними двадцать лет пенсии: старенькое и знакомое едва можно было узнать под обвесом и модификациями, новенькое удивляет целиком.
Только взгляд людей на броне он узнет сразу. Тяжелый, недоверчивый, каждый новый человек на приемке, в комиссиях и среди проверяющих глядел по началу так. Взгляд военного на гражданских, которым ему нет причин доверять. Слишком высоки ставки для военных, чтобы давать незнакомым кредиты доверия. Слишком много крови на таком доверии и такой расслабленности. Слишком много муштры от тех, кого той кровью обдавало.
Машина на гусеницах, лязгает и ревет как все, слишком высокая для танка. БМП? БМД? Маленькая башня со здоровенными пушками на корме, да кто ее знает что она такое. За ней еще одна, похоже на более привычный танк, и танкист в каске торчит из люка. Нет, не простой танкист, по погонам целый капитан.
Два коротких гудка из головы колонны, и все машины синхронно встают, почти не разрывая дистанцию. “Выучка!” - восхищение проносится в голове у Сергея Викторовича.
Танкист-капитан вылезает на броню и буквально цепляется с ним глазами. Сергея Викторовича буквально обдает жаром изнутри от воспоминания о том что происходит на самом деле. Какое-то ужасное усилие над собой, чтобы лицо не перекосило от ужаса. И еще одно, еще больше, чтобы вместо застывшей гримасы расслабиться и слегка улыбнуться.
А капитан уже спрыгивает с брони, и смотрит, смотрит прямо на него. Ладони холодеют и это пугает еще больше стремительного приближения развязки. Танкист останавливается метрах в трех и продолжает глядеть прямо в глаза. Солнце клонится к закату, светит прямо в глаза, почти прямо из-за головы капитана.
“Зачекай. Шче не зараз…” жарко шепчет Сергей Викторович будто не своим голосом. Неловко, неумело, на чужом языке. Но так меньше шансов что никиткина рука дрогнет. Что палец соскользнет с кнопки и взрыватель сработает.
Он не военный, не служил даже в армии в молодости. Но он много лет работал с военными, для военных и на военных. Он знает, что нужно сделать все возможное и все необходимое. Что техника его так хороша, так ими ценится только поэтому. Потому что делает все возможное и все необходимое.
“А я Вас знаю! Видел Ваш портрет в училище! Все это…” - он неопределенным жестком отмахивает на колонну бронетехники позади себя - “... это Ваше наследие”. Капитан тепло и радостно улыбается в ответ. Улыбается улыбкой победителя. Человека, много дней игравшего со смертью и выигравшего. Его голос хрипловатый, вроде бы негромкий, удивительно хорошо слышен сквозь шум толпы и рев моторов.
Сергей Викторович левой рукой отводит полу пиджака. Левая болит, но Никитка стоит сзади чуть справа, и любое движение правой руки тут же заметит. Под пиджаком конечно нет никаких тротиловых шашек, разноцветных проводов и тревожно пищащих лампочек. Лишь армейский жилет-разгрузка с карманами. Множеством карманов. Туго набитых карманов. Все провода аккуратно вшиты Никиткой внутрь. Кнопка детонатора с правой стороны, нажата, никиткин палец на ней.
Есть маленькая, ничтожная надежда на то что капитан поймет. Что капитан еще достаточно насторожен и победа не вскружила ему голову.
Капитан на долю секунды меняется в лице, глаза его вспыхивают, и лицо снова озаряет улыбка. “Зачекай…” шепчет стоящему позади Никитке Сергей Викторович. Капитан оборачивается и говорит что-то людям, военным, спрыгивающим с брони. Он говорит громче чем говорил до этого, но слов не разобрать. Затем оборачивается и снова смотрит прямо в глаза.И широко радостно улыбается.
Сердце йокает среди бешеного стука. Руки и ноги холодеют, а улыбающийся танкист вдруг делает три стремительных уверенных шага вперед.
Правая рука, вроде бы здоровая, но такая слабая и неверная сейчас, ложится сверху на никиткину руку. прямо сквозь полу пиджака, пытается сжать кулак. Не дать разжать кнопку мертвого человека. Никитка не показывал ему ни бомбу ни детонатор, но он учил мальца, они столько лет мастерили на даче разные штуки. У Сергея Викторовича есть твердое понимание что и как тот сделает.
Пальцы не слушаются, мокрые и слабые пальцы старика. Сквозь плотную ткань им не удержать смерть в руках фанатика. Твердое понимание, что сил не хватит.
А танкист продолжает смотерть прямо в глаза, очень близко, его глаза очень близко, буквально в нескольких сантиметрах. Сергей Викторович чувствует как рука в перчатке, рука намного больше чем его правая, намного сильнее, ложится сверху.
“Не волнуйтесь, теперь все будет хорошо” говорит танкист. Его рука ложится и сжимает кнопку. Сжимает смерть. А другая рука, сильная, неумолимо сильная, обхватывает и сдавливает всех троих, Сергея Викторовича между танкистом и Никиткой.
Прежде чем потерять сознание Сергей Викторович понимает. Даже не понимает умом, а видит в глазах, спокойно глядящих на него из-под каски, что у него был не один ученик. Что делать все что возможно, делать все что нужно, он научил не только Никитку. Или даже как раз Никитку то научить и не смог…
Какие-то люди бегут к ним с разных сторон. Он чувствует как Никитка пытается вырвать руку, вырваться сам, но не может. Он улыбается танкисту в ответ. Нужно что-то сказать, но вдохнуть все равно невозможно, так крепко он сжат. Ноги наконец подкашиваются, и под радостным взглядом спокойных глаз он проваливается в счастливое забытье.