В 2020 году Азербайджанскому государственному академическому русскому драматическому театру имени Самеда Вургуна исполнилось 100 лет. Народный артист Азербайджана Александр Шаровский служит в этом театре почти полвека: он был актером, режиссером, а с 1993 года занимает пост главного режиссера.
БАКУ: Александр Яковлевич, что для Баку ваш театр, который горожане называют просто «Русская драма»?
АЛЕКСАНДР ШАРОВСКИЙ: Наш театр с богатейшими традициями. За 100 лет существования при разных режимах и под разными названиями в нем работали великолепные режиссеры, актеры, художники, композиторы. Но самое главное – Русский театр всегда был культурным центром Баку. Несмотря на то что в 1920–1930-е годы он назывался Рабочим театром, это место, где всегда собиралась интеллигенция: педагоги, врачи, ученые, писатели, музыканты, студенты... Помимо своей основной функции – постановки спектаклей – театр создавал некую ауру города, объединяя большое число одухотворенных и одухотворяемых им людей. Это очень важный момент.
БАКУ: С чего же все началось?
А.Ш.: В основе всего находился Владимир Захарович Швейцер, известный под псевдонимом Пессимист. Швейцер родился в Баку, много странствовал по России, затем вернулся на родину; из остатков разных трупп он основал наш театр. Есть легенда, что, когда Швейцер первый раз собрал труппу, он сказал: «Режиссеры делятся на две категории. Одни могут болтать, другие могут строить мизансцены. Я могу делать и то и другое. Что вы предпочитаете?» Артисты выбрали мизансцены. Так этот человек заложил наши основы 100 лет назад.
БАКУ: Сперва театр вообще назывался Сатирагиттеатром...
А.Ш.: Да, ставили подборки миниатюр на злобу дня. Это было время лозунгов, время горячего и самозабвенного строительства Советского Союза. Требовались новые формы, новые подходы, новые идеи. Самым великим в этом плане был Всеволод Эмильевич Мейерхольд, который оставил богатейшее наследие. Вся современная авангардная режиссура питается крохами со стола Мейерхольда. Ведь помимо того русского театра, которым до сих пор вдохновляется театр всего мира, Мейерхольд создавал площадной театр. Все парады, всех «детей на трибунах» придумал он. Как я понимаю, Швейцер был мейерхольдовец. Система Станиславского позже стала государственной. А в первые десятилетия советского театра она была уникальной, с потрясающими режиссерами и артистами.
БАКУ: Сатирагиттеатр быстро стал драматическим.
А.Ш.: Да, через пару-тройку лет театру стало тесно в рамках миниатюр-агиток, и Швейцер рискнул поставить полновесную драму. Сатирагиттеатр переродился в Бакинский рабочий театр.
БАКУ: Правда ли, что сюда стремились многие артисты?
А.Ш.: Стремились, и правильно делали. Хорошая труппа не может быть собрана «из одной корзинки», важно иметь разные по происхождению таланты. Даже когда я пришел в театр, половина труппы состояла из приезжих. Отовсюду, в том числе из Москвы, приезжали художники, режиссеры, актеры... Фаина Георгиевна Раневская проработала здесь несколько сезонов, Михаил Иванович Жаров работал, Виктор Петрович Шарлахов и Константин Михайлович Мякишев, впоследствии украшавшие сцену Малого театра...
БАКУ: В чем заключалось влияние на театр творчества Мейерхольда?
А.Ш.: В основном оно выражалось в непривычной сценографии, в мощных массовых мизансценах, которыми Мейерхольд так любил уплотнять пространство. Это было время увлечения «биомеханикой». Например, в «Ревизоре» у Анны Андреевны в будуаре в какой-то момент изо всех щелей выбегали 32 офицера! «Театр – не отображающее зеркало, а увеличивающее стекло», – говорил тот же Маяковский. В нашем театре было много преувеличений, гипербол, экспериментов. Супрематические декорации не были редкостью. Иногда сцену делили на пять частей: центральную большую и по бокам по две маленькие, друг на друге. Но я, конечно, в силу возраста всего этого не застал.
БАКУ: С чего начался именно ваш театр?
А.Ш.: Впервые я сюда попал зрителем, во время школьного культпохода. Мы с классом смотрели «Маскарад» в постановке Магеррама Кязимовича Ашумова. Арбенина играл Мякишев, Нину – Рахиль Гинзбург, а Неизвестного – Анатолий Фалькович. Так получилось, что несколько лет назад я тоже поставил на этой сцене «Маскарад», сам играл Арбенина. Думаю восстановить этот спектакль с актерами помоложе.
БАКУ: А когда вы пришли в Русскую драму как сотрудник?
А.Ш.: В начале 1970-х. Я перешел из ТЮЗа: мне предложили роль Фархада в «Фархаде и Ширин». Причем главный режиссер Энвер Меджидович Бейбутов (родной брат Рашида Бейбутова) сказал: «Возьму, только если из ТЮЗа мирно отпустят». В ТЮЗе тогда менялось руководство, и я, улучив момент, подсунул новому директору заявление, которое он, думая о чем-то своем, подписал. Позже был очень раздосадован.
БАКУ: Режиссировать начали тогда же?
А.Ш.: Режиссуру я пробовал еще в ТЮЗе, ассистируя Юлику Гусману в постановке «Д’Артаньяна и трех мушкетеров» по пьесе Марка Розовского. В Русской драме это началось со спектакля по пьесе Михаила Варфоломеева «Святой и грешный», которую ставил Константин Адамов. Главную роль, некоего Тудышкина, играл Михаил Лезгишвили. Бога играл сам Адамов, а мне выпала роль Чёрта. Адамов был мягкий человек, и я стал по чуть-чуть режиссировать. В результате Михал Михалыч Лезгишвили сказал Котику Адамову: «Ты посиди, человек знает, что делает». В итоге на афише значились две фамилии режиссера. А по закону театра, если ты поставил спектакль, то министерство тебя тарифицирует как режиссера-постановщика. Так я стал режиссером, имея только филологическое образование.
БАКУ: Вы стали главным режиссером в очень непростое время. Как справлялись?
А.Ш.: Да, годы были сложнейшие. Распался СССР. Большая часть нашей публики оказалась практически за границей. Мы как бы начали сначала. Первым делом нужно было вернуть зрителя в театр. Ведь театр состоит из двух частей – артистов и публики: если не будет публики, не будет и театра. Я пустился во все тяжкие, наш замечательный автор Владимир Неверов даже писал пародии на мыльные оперы. И детские сказки – потому что родители непременно приведут на них своих малышей, а там, глядишь, и сами привыкнут. Потихоньку, словно ручеек, потекли и серьезные постановки: Чехов, Шекспир, Достоевский, Островский. Классика – это ведь как камень в болото: бросишь, и круги идут. Классика повышает актерскую технику, ставит перед труппой высокие задачи. Актер, который играл в таких спектаклях, легко справится и с современными пьесами. Так мы строили репертуар. И все встало на свои места. Театр, слава богу, выжил!
БАКУ: На гастроли часто выезжаете?
А.Ш.: Меньше, чем хотелось бы, – максимум на неделю. Доставить декорации – большая проблема. Но театр без гастролей – немыслимое дело, поэтому пытаемся два-три раза в год выезжать. К счастью, Федеральный центр поддержки гастрольной деятельности Министерства культуры РФ помогает привозить в Россию качественную продукцию.
БАКУ: А что вы называете качественной продукцией?
А.Ш.: Это значит, что спектакль идет с оригинальными декорациями и костюмами, со своим светом. А то бывает: «Приезжайте, мы вам подберем два стула». Это несерьезно. Нам присвоено звание академического театра, мы не можем позволить себе суррогат.
БАКУ: Какие этапы в жизни театра вы бы особенно выделили?
А.Ш.: Я очень осторожно отношусь к понятию «этапы в жизни театра». Театр должен существовать, как течет река, в постоянном движении. В этом прелесть и сложность театрального процесса. Конечно, бывают заторы, бывают обмеления. За мои годы главным событием стало, когда Ильхам Гейдарович Алиев построил нам новое здание на прежнем месте. Мы год с лишним прожили в Клубе моряков. Как-то раз, когда от прежнего здания только некоторые стены оставались, в театр приехал Президент. Именно тогда Ильхам Гейдарович сказал мне: «Ты представляешь, как будет красиво?!» Я улыбнулся: «Если вы представляете, то я тоже». И спустя почти полтора года мы снова встретились, уже в новом здании. Президент наградил меня орденом «Шохрат». Выступая перед труппой, он сказал: «Русский театр в Азербайджане – навсегда!» Для меня это очень важно, и я везде говорю: «Вот отношение к русской культуре!»
Интервью опубликовано в журнале «Баку» № 79 в 2020 году.
Текст: Даниил Вяземский
Фото: Адыль Юсифов
Журнал "Баку"