Конспектирование трудов Маркса, Энгельса и Ленина.
Когда сейчас вспоминаю о жестком государственном давлении на все сферы жизни при нашем коммунизме, первыми на ум приходят не жилищные трудности и даже не очереди, а именно обязательное для всех конспектирование трудов.
Кстати, об очередях. Я не раз говорил, что если бы то наше время родило своего Толстого, Толстой-младший мог выдвинуться, лишь дав эпическую картину нашего существования и бытия в них: в очередях пульсировала жизнь, в очередях проявлялись характеры, очередь рождала своих героев и презренных негодяев, очередь судила и давала оценки. О смысле жизни позволяла подумать. Иногда позволяла – если не начинались волнения и беспорядки в связи с попытками передела зорко отслеживаемой и ревностно охраняемой ее стихийной и стройной архитектуры.
А очереди моего пацаньего возраста я вспоминаю с особым умилением. Если выстраивалась приличная очередь (без маленьких очередей и вовсе никогда не обходилось), значит, следовало ожидать, что «дают» по столько-то штук товара в одни руки. В частности, если «выкидывали» куриные яйца и, естественно, выстраивалась очередь на час-полтора стояния за ними, то обычно нормой отпуска был десяток штук на каждого стоящего. Тети, не могущие или не сумевшие мобилизовать своих занятых в школе детей, пристраивали к себе по одному (а жадные – по два и более) из нас, пяти-, шестилетних шалопаев, обещая за мỳку стояния солидное вознаграждение – рубль (он стал равен десяти копейкам после хрущевской реформы), что по тогдашним деньгам давало возможность купить билет в кино на самый ценный для малышни первый ряд.
Так вот, о конспектировании. Оно было краеугольным камнем нашего марксистско-ленинского воспитания и сопровождалось не менее абсурдными и тягостными вещами типа соцобязательств и т.п. Конспектирование как форма обучения и вообще-то не было моим методом подготовки – я, слава Богу, имел за предыдущие годы учебы возможность проанализировать доступные мне способы и выделить наиболее полезные для себя. Но в изучении марксизма государственный канон был непреложен: конспектирование – и никаких гвоздей. Оно понятно: конспект был зримым подтверждением проделанной обучаемым самостоятельной работы, документом собственной отчетности преподавателя. Главным было вот что: о чем бы ни думал студиозус, переписывая скучные строчки, волей-неволей какая-то часть оседала в его подкорке – и в этом был магистральный интерес крайне идеологизированного государства.
Нечаянно зазевавшийся коммунист, если он досюда дочитал и дотерпел, будет заслуженно вознагражден нижеследующим.
Плохо, что ощущение мира у людей полярное. Это касается и нас, и ИХ (а вот это мое деление разве не поляризация?). Не один иностранец, с кем доводилось работать, с изумлением открывал, что я не во всех отношениях типичный красный комми. Или - для них - нетипичный красный комми.
Я, весьма польщенный столь высокой оценкой, начинал объяснять, что это не все, что я не только крестиком вышиваю, но и гладь начал осваивать. И что мои таланты идут от Морального кодекса строителя коммунизма.
В этой части я легко готов отбросить свое ироническое отношение к коммунистическому учению. Отбрасываю.
Пожившие с мое прекрасно знают, что базировался документ на христовых заповедях. Неверующий по воспитанию и продержавшийся в неверии всю жизнь, я, тем не менее, считаю эту часть учения величайшим вкладом в педагогику. Совершенным - по мне - не богом, а выдающимся человеком, исторической личностью Иисусом Христом.
В любом поколении есть идеалисты, есть прагматики. Среди них всегда есть люди, влияющие на умы. И эта нить, протянутая в истории от Христа, избавила (частично, частично!) человечество от многих дополнительных зверств и скотств помимо совершенных.
Совершенных - в том числе - святошами и коммунистами.
Пытаться строго следовать всем положениям - тяжелейшая сверхзадача, она для идеалистов. Как в пастырско-пастовском комплексе, так и в политически выраженном коммунистическом. При этом запросто пройти мимо них не под силу даже самым прожженным прагматикам.
Так получилось - учение отстоялось и окрепло за века. Пусть и разрушается сегодня по крупинке текущей жизнью.
А вообще, мы, россияне, редкостные в своем роде. Гибридные. Совместившие разное, не всегда сочетаемое. Созданные своей фантастически изобретательной историей.