Фазиль Абдулович Искандер о позиции писателя, главном в творчестве и о том, что может спасти от отчаяния.
Прозаик, поэт, философ.
Я просыпаюсь с одной и той же мыслью: удастся ли мне сегодня поработать творчески?
Сатира — это оскорблённая любовь: к людям, к родине или к человечеству в целом.
Писать — это редактировать жизнь так, чтобы в ней можно было жить. Чем я и занимаюсь.
О писательстве
Литература изъята из законов тления. Она одна не признаёт смерти.
Главное для писателя — свои личные, самые сильные впечатления перевести в творчество.
Главное удовольствие искусства — возможность повторения ни когда-нибудь, а сейчас того, что было. Почему нас радует искусство? Жизнь повторима.
В моей жизни всегда главной была литература. Я старался соответствовать её интересам, а не интересам моей жизни. Но это как получалось… Я старался быть настоящим писателем.
Задача литературы быть литературой. Первое — правдивость и талант. Второе — мастерство. Правдивое и талантливое доводить до читателя в лучшем виде — это и есть мастерство. И я думаю, благородство должно быть в самом замысле, и надо его соблюдать. Но этот замысел появлялся у меня независимо от моей воли.
Для писателя его национальная принадлежность в конечном итоге определяется языком, на котором он пишет. Я пишу по-русски. И я — русский писатель, но певец Абхазии.
О детстве
У каждого писателя свой источник творческой энергии, источник, из которого он черпает и свои сюжеты, и своё понимание происходящего. И действительно, чаще всего — это годы детства. Именно в детстве жизнь воспринимается наиболее просто и естественно, в детстве формируются взгляды, которые затем сопровождают нас всю жизнь… Возьмите хотя бы роман «Сандро из Чегема». Его основа — мои детские впечатления.
Ну а вообще-то моё детство и юность связаны не только с деревней. Долгие годы я жил в Сухуми, который в ту пору был городом очень своеобразным. Своеобразие это заключалось в его исключительной многонациональности, пёстром многоязычии. Здесь можно было услышать абхазскую, русскую, грузинскую, менгрельскую, армянскую, турецкую речь. Звучал персидский язык… И всё это многоязычное марево сливалось для меня в единую не просто звуковую, но и смысловую симфонию…
Детство
Какая это благодать!
Я вспоминаю, ночью летней
Так сладко было засыпать
Под говор в комнате соседней.
Там люди с нашего двора,
У каждого свой странный гонор.
Мир, непонятный мне с утра,
Сливается в понятный говор.
Днём распадётся этот круг
На окрики и дребезжанье.
Но сладок ночью слитный звук,
Его струенье и журчанье.
То звякнут ложкой о стекло,
То хрустнут кожурой ореха…
И вновь обдаст меня тепло
Уюта, слаженности, смеха.
И от затылка до подошв,
Сквозь страхи детского закута,
Меня пронизывает дрожь,
Разумной слаженности чудо.
Я помню: надо не болеть
И отмечать свой рост украдкой,
И то, что долго мне взрослеть,
И то, что долго — тоже сладко.
Я постигаю с детских лет
Доверчивости обаянье,
Неведенья огромный свет,
Раскованность непониманья.
Да и теперь внезапно, вдруг
Я вздрогну от улыбки милой.
Но где защитный этот круг
Превосходящей взрослой силы?
Бесплодный, беспощадный свет
И перечень ошибок поздних…
Вот почему на свете нет
Детей, растеряннее взрослых.
1965
С детства я одинаково говорил и по-русски, и по-абхазски. Учился в русской школе. Так что языковой барьер преодолевать мне не пришлось. После окончания школы — учёба в библиотечном и литературном институтах. Затем — работал в газетах — в Брянске и Курске, вернулся в Абхазию, работал в издательстве. Здесь вышла моя первая книга. Ну а потом — переезд в Москву, где я и осел.
О поэзии и прозе
Я начинал как поэт, издал несколько поэтических книг. Прозу начал писать сравнительно поздно, в тридцать лет. Но постепенно проза всё больше и больше меня захватывала, основное время стало уходить на прозу, хотя и с поэзией я не прощался. До сих пор пишу и стихи, и прозу.
В молодости <…> я считал поэзию верховным жрецом писательства, но, познакомившись с творчеством Бабеля, я понял, что проза тоже может быть великой поэзией. Это идёт изнутри, и не важно, как написано — в стихах или прозе.
Определение поэзии
Поэт, как медведь у ручья,
Над жизнью склонился сутуло.
Миг! Лапой ударил с плеча.
На лапе форель трепетнула!
Тот трепет всегда и везде
Лови и неси сквозь столетья:
Уже не в бегущей воде.
Ещё не в зубах у медведя!
О литературе дома и литературе бездомья
Всю мировую литературу можно оценивать по этим критериям, сегодняшнюю — тоже. Если вы помните мои рассуждения, в русской литературе довольно чётко проявилась поэзия дома и бездомья. Пушкин — дом, рядом Лермонтов — бездомье, Толстой — дом, рядом Достоевский — бездомье. Ахматова — дом, Цветаева — бездомье. Это совсем разные типы. Писатель дома бывает мудрее, писатель бездомья бывает умнее. Писатель бездомья не задумывается о доме, пока он не гармонизировал весь мир. А писатель дома видит гармонию в доме и пытается постепенно гармонизировать всё вокруг. То есть это поэзия достигнутой гармонии и поэзия тоски по гармонии.
О позиции писателя
Позиция писателя выражается прежде всего в том, что и о чём он пишет, а главное — как пишет?
Чувствует ли он, создавая ту или иную вещь, внутренний разлад с самим собой, разлад между тем, что думает, и тем, что пишет? Честен ли он, в конце концов, сам перед собой? Должен сказать, что никогда в жизни я как писатель не чувствовал в себе этого разлада. В меру своих возможностей я старался писать правдиво. Внутренний редактор во мне никогда не присутствовал. Поймите меня правильно: эта правдивость не была проявлением моего гражданского долга. Просто по-другому я писать не могу. В самой работе меня настолько захватывает чисто творческая сторона дела, что всякие цензурные соображения не приходят в голову. Наверное, отдалённо я чувствую — это напечатать будет нельзя, а это, может, и удастся. Но такие мысли не приносят мне ни радости, ни горя, поскольку само творчество — источник такой радости, которая сильнее всего остального. И вот вещь написана. Передо мной — готовая рукопись. Тут положение дел немного меняется.
Начинается работа, в ходе которой не раз приходится идти на редакционные купюры. О некоторых из них я сейчас жалею, о других — нет. Это нужно понять: если бы я не шёл на некоторые уступки, ничего не смог бы напечатать. К сожалению, уступки уступкам — рознь. Скажем, текст «Сандро…» был просто-таки чудовищно истоптан. В своё время я даже написал заявление в редакцию о том, что не желаю работу печатать и рукопись забираю. Редакция примерно на пять процентов удовлетворила мои претензии. В таком виде роман и увидел свет.
О ложном подходе писателей
Один рассказ, написанный на хорошем русском языке, с интересными, глубокими образами, останется, но большинство современных романов тут же забывается. Подход, мол, я сейчас заработаю денег, а потом уже займусь литературой по-настоящему, совершенно ложный. При советской власти было нечто подобное. Начинающие писатели говорили себе: «Ну я сейчас буду делать так, как учит партия, создам идеологически верное произведение, заработаю, а потом уже стану писать серьёзнее». С таким началом я не верю в хороший конец. Лучше быть скромным, но честным газетчиком, оставаясь на абсолютно нравственных позициях.
О женщинах и мужчинах
Основа женской поэтичности — робость. Женщина должна преувеличенно бояться за своих близких, особенно детей, должна преувеличенно бояться темноты, крыс, грозы, плохих снов, плохих предчувствий. Это возбуждает в мужчине влечение к ней, мужество, чувство ответственности. У мужей смелых женщин всегда растерянные лица. Причина — нарушен баланс природы, хотя они этого могут до конца жизни не понимать. Беда стране, где слишком много смелых и к тому же зарабатывающих больше мужей женщин.
Однажды девочка одна…
Однажды девочка одна
Ко мне в окошко заглянула,
Смущением озарена,
Апрельской свежестью плеснула.
И после, через много дней,
Я замечал при каждой встрече,
Как что-то вспыхивало в ней
И что-то расправляло плечи.
И влажному сиянью глаз,
Улыбке быстрой, тёмной пряди
Я радовался каждый раз,
Как мимолётной благодати.
И вот мы встретились опять,
Она кивнула и погасла,
И стало нестерпимо ясно,
Что больше нечего терять.
1959
О героях и прототипах
Мои герои, как правило, взяты из реальной жизни, иногда даже чересчур. По-молодости я как-то не понимал, что люди могут быть слишком узнаваемы. Так один герой не только сам себя узнал, но и все его узнали. Мне было всё это не очень приятно. Теперь в создаваемом образе я стараюсь внешние черты скрыть, чтобы не было каких-то личных отношений, личных оскорблений.
Часто, пока пишу, оставляю имя прототипа, а потом меняю. Но нередко имена положительных героев оставляю – так было, например, в новелле «Бригадир Кязым», где я изобразил собственного дядю.
О творческом процессе
Вдохновение — это состояние одержимости истиной.
Я сразу понял, что надо много работать над рассказом, чтоб он вышел приличным.
Творческая кухня трудно поддаётся рационалистическому объяснению. В творчестве много непредсказуемого, интуитивного. Я не принадлежу к писателям, которые живут по принципу: ни дня без строчки. У меня бывают большие перерывы, когда я не испытываю желания писать. По-видимому, в такие периоды происходит сбор впечатлений, потом наступает момент, чувствую, надо браться за перо, сажусь за машинку и в зависимости от творческого порыва работаю от 8 до 12 часов, иногда больше.
Сначала начерно пишу рассказ, при этом никакого плана не составляю, как идёт, так и идёт. Потом переписываю рассказ второй раз, третий, четвёртый и затем отдаю машинистке. Объём рассказа с каждым переписыванием увеличивается, а не наоборот, как бывает у других. Если первый вариант рассказа составлял, к примеру, 20 страниц, то окончательный вариант доходит до 40 страниц. То есть тема у меня постоянно развивается.
О юморе
Я думаю, юмор даёт очень многое. Юмор поправляет промахи жизни. Поэтому тексты, насыщенные юмором, так близки читателю.
Много юмора у Пушкина, своеобразный юмор есть у Достоевского. А у Гоголя! Совершенно гениальный юмор, хотя в итоге его трагическое мироощущение эту весёлость поглотило…
Если над недостатками страны хочется смеяться, значит, страна ещё может выздороветь. Если смеяться над недостатками страны не хочется, значит, она уже погибла. Над погибшими не смеются.
Если в вашем даре есть — чувствовать и понимать юмор, это замечательное свойство, а если нет, то искусственно его привить нельзя. Юмор — остаточная радость жизни после вычета глупости. Мы радуемся юмору, осознав глупость, даже если после вычета глупости в жизни не остаётся ничего, кроме разума. Но в божественном смысле это и есть главное.
Чувство юмора — это то понимание жизни, которое появляется у человека, подошедшего к краю бездонной пропасти, осторожно заглянувшего туда и тихонечко идущего обратно.
О мудрости
Мудрость не нуждается в информации, зато информация нуждается в мудрости, чтобы разобраться в самой себе. Возможно, поэтому меня так и не заинтересовал интернет. Информация нужна молодым, старики больше думают о том, что это она означает.
Мудрый человек, я думаю, тот, ум которого, впитавший практику жизни, не растворился в практике жизни. Мудрость — это ум, настоянный на совести.
О том, что может спасти от отчаяния
Умение жить какой-то внутренней целесообразностью, и, соблюдая эту высшую целесообразность, не бояться неожиданных ударов. Важно нежелание идти на поводу у людей или направлений. В Евангелии всё сказано. Быть честным, порядочным, добрым. Главное в человеке, конечно, совесть. Совесть смягчает человека. Это великий дар, данный от природы. Я думаю, с обострённой совестью жить сложнее, но та же обострённая совесть облегчает жизнь и помогает выжить.
О радости жизни
Хорошая книга больше всего радовала. Хорошие стихи, если попадались, радовали. Чужие, да. И более всего, конечно, хорошие люди, когда с ними знакомился и мы делались близкими.
О труде
Когда ты вплотную приближаешься к собственной смерти, мысль о том, что ты всю жизнь трудился, успокаивает.
О главном в творчестве
В творчестве главное — это внутренняя потребность, но эта внутренняя потребность в какой-то мере редактируется чувством долга. Я считал всегда своим долгом помогать человеку взбодриться в этой трудной жизни и быть достаточно добрым, достаточно честным. А вообще конечная задача искусства, как и религии, — очеловечивание человека.
Из произведений Фазиля Искандера
…Человек — это нечто среднее между козой и Шекспиром. («Козы и Шекспир»)
Воровство — тоска по творчеству, имитация творчества. («Мимоза на севере»)
К сожалению, смелость слишком часто бывает следствием чувства обесцененности жизни, тогда как трусость всегда следствие ложного преувеличения её ценности. («Кролики и удавы»)
Душа, совершившая предательство, всякую неожиданность воспринимает как начало возмездия. («Кролики и удавы»)
Гражданственность — это донести свой окурок до урны. Государственность — это сделать так, чтобы путь до очередной урны был не слишком утомительным. («Светофор»)
Современный человек чувствует неустойчивость всего, что делается вокруг него. У него такое ощущение, что всё должно рухнуть, и всё почему-то держится. Окружающая жизнь гнетёт его двойным гнётом, то есть и тем, что всё должно рухнуть, и тем, что всё ещё держится. («Сандро из Чегема»)
Люди стремятся друг к другу, видимо, по признаку душевной близости, где нету разницы в нациях, в профессиях и даже в уровне благосостояния. А когда нет у людей душевной общности, они объединяются по национально-видовому признаку, как стая. И опасны, как стая. («Сандро из Чегема»)
Споткнуться может любой человек. Дальше всё зависит от него. Или у него есть воля выпрямиться, или он находит удовольствие в том спотыкании. («Сандро из Чегема»)
Простота есть безусловное следствие сознания внутренней полноценности. («Сандро из Чегема»)
У человека есть ещё одна возможность быть счастливым — это умение радоваться чужому счастью. Но взрослые редко сохраняют это умение. («Сандро из Чегема»)
Культура — это не количество прочитанных книг, а количество понятых. («Стоянка человека»)
***
Проект «Слово Мастеру»
Портреты Мастеров, сложенные из их слов.
Цитаты, способные вдохновить и прояснить, что же такое жизнь человека пишущего.
Материал подготовила Анастасия Ладанаускене
#литература #книги #слово мастеру #стихи #писательство #писатели #поэты #чтение #афоризмы