Амнезия
Агата сидела за кухонным столом и как завороженная смотрела на покачивающийся на пальце стоявшего в дверях водителя брелок. От, пока что, ее, машины.
Она прекрасно понимала, что если уступит сейчас, то через некоторое время он потребует еще и еще, и в конечном итоге все равно уйдет. Понимала, но… стоило взгляду остановиться на выступающих из-под нарочито расстёгнутой рубашки кубиках и ее сознание начинало отключаться.
С трудом отведя взгляд сторону она хлопнула ладошкой по столу, давая понять, что разговор окончен.
- Ты еще пожалеешь, - прошипел Он швырнув брелок на стол. И тот, не задерживаясь на гладкой поверхности, соскользнул на колени одержавшей победу над собой, женщины. – И прибежишь…
Но Агата не слышала его. Все ее силы были направлены на то, чтобы не рвануться вслед уходившему…
Хлопнула входная дверь и женщина окончательно поняла, что той жизни, к которой она привыкла за почти два года, больше не будет.
Все, что зарабатывала дочь, Агата, чьему благоразумию когда-то радовались знакомые, последнее время пускала не в «дело», как настаивала старшая сестра, а на благоустройство своей жизни и быта.
Она была больше чем уверена, что золотой поток, в который вошла ее дочь, никогда не иссякнет, и вот…
Она вылезла из-за стола и подошла к кухонному шкафчику. Открыла его и, посмотрев на стройный ряд украшенных красивыми этикетками бутылок, взяла одну из них…
- Мамочка! – раздался звонкий голос Верочки, заставивший вздрогнуть ее от неожиданности.
Фужер, в который она наливала в это время вино, упал на стол и рассыпался сверкающими под неоновым светом лампы, осколками. Золотистая лужица, приковывая взгляд, медленно растекалась по столу, приближаясь к его краю
- Чего тебе? - рявкнула Агата и для чего-то положила ладонь на увеличивающееся пятно.
- Вот! Опять! – девочка протянула к матери покрытую мелкой сыпью руку.
Женщина медленно перевела взгляд на дочь, потом на протянутую к ней руку, потом снова на дочь. Глаза у той стали наполняться слезами, она понимала, что с мамой что-то происходит, но не понимала, что и, конечно же, не понимала того, что нужно уйти и оставить ее в покое.
Вместо этого, она стала рассказывать маме о том, что Катина бабушка запретила ей играть с Верочкой, назвав девочку прокаженной, и что…
И тут Агата ударила ее…
Ударила со всей силы, наотмашь, вложив этот удар всю боль обманутых надежд и не исполнившихся желаний.
Можно только догадываться о том, что происходило в этот момент в ее голове и душе, но оправдать?..
Последнее, что запомнила девочка, это склонившееся над нею и, почему-то страшное лицо мамы. Оно искажалось то в одну, то в другую сторону и все повторяло и повторяло: «Сама! Сама! Ты упала сама…» И девочка поверила в это.
Скорая, вызванная перепуганной Агатой, приехала на удивление быстро и к тому времени, как девочку привезли в приемный покой, были готовы и томограф, и палата интенсивной терапии.
По результатам обследования ей констатировали закрытую черепно-мозговую травму, ввели в искусственную koмy и начали надеяться на чудо.
- Милочка, - отмахнулся от наседавшей на него женщины старенький доктор, - ЧМТ – это такая себе, как это не престранно звучит, непредсказуемая штука, что и не угадаешь, как себя поведет пострадавший.
- А как же угадать? – задала явно глупый вопрос растерянная Агата.
- Так о чем и толкую, - в голосе доктора послышались нотки раздражения.- может через час очнуться, может через год, а может и вовсе не очнуться.
- А состояние? – чуть слышно прошептала Агата
- И состояние так же – доктор энергично замахал рукой в строну выхода, - может – бегать, может не бегать, может помнить, а может не помнить, - закончил он и демонстративно отвернулся к окну.
«Не помнить… не помнить…» - повторяла и повторяла шагающая в отведенную для дочери палату, Агата, схватившись за слова доктора, как за спасительную соломинку.
Войдя в палату и, почти не обратив внимания на дочку, она с любопытством стала разглядывать специализированную кровать, стойку с монитором, на котором мелькали какие-то непонятные графики и цифры, провода и ведущие ко рту девочки трубки.
Но больше всего ее, почему-то, заинтересовал напульсник. Она наклонилась над кроватью и, нажав на прищепку, сняла его с пальца дочери, прицепила на свой, но, не почувствовав ничего необычного, вернула на место.
Вечером Агата выпросила у лечащего врача разрешение остаться с дочерью. Но, больше всего, ее волновало не состояние девочки, а то, вспомнит ли она, что предшествовало падению. А еще то, что в карте бoльнoro было указано о наличие следов удара на лице…
Спалось плохо.
То и дело перед ней всплывала протянутая к ней рука дочери и ее белое, бескровное лицо возле ножки стола.
Казалось, что оно отделилось от девочки и лежало на полу бесформенной, измятой маской.
«Верочка!?» - кричала что есть мочи Агата и просыпалась.
Промучившись, как ей казалось, невероятно долго, она снова засыпала. И снова видела протянутую к ней руку дочери и смятое лицо-маску…
И только после утреннего обхода она смогла, наконец-то, уснуть.
- Агата Сергеевна – заглянула в двери дежурная медсестра, - к Вам следователь…
Моментально вспотевшая женщина резко поднялась с кровати и нервно заходила из угла в угол, искоса поглядывая на лежащую под аппаратом дочь.
Конечно же, она понимала, что эта встреча неминуема и, кажется, обдумала каждое слово, поэтому никак не ожидала, что так испугается.
- Можно? – в дверном проеме показалась голова следователя.
- Конечно, - с облегчением вздохнула Агата увидев на месте следователя своего бывшего одноклассника Савку Савосина.
- О! – вытаращил тот глаза и глупо заулыбался. Капризная красавица Агата так и не исчезла из его памяти окончательно.
По обоюдному согласию, разговор решили перенести в небольшое уютное кафе, что находилось на первом этаже здания.
Кофе был прекрасным, музыка легкой и убаюкивающей, но Агату это не успокоило. Захлебываясь остывающим кофе и слезами, она рассказывала Савке о том, как в квартиру ворвалась заплаканная дочка и сказала, что ее ударила тетя.
Узнать и разобраться заботливая мамаша не успела. Девочка неожиданно упала и ударилась головой о кафельный пол, и этого Агата не могла себе простить.
Ведь вместо того, чтобы уделить внимание дочери здесь и сейчас, она бросилась к выходу, чтобы найти и покарать ее обидчицу.
По ходу рассказа она несколько раз удивилась тому, что не замечала ухаживаний Савки, и тому, как он возмужал и похорошел за эти годы, посокрушалась о том, что у него семья и, подписав подсунутые им бумаги, грациозно вышла из зала.
А следователь Савелий Савосин остался допивать уже остывший, но от этого не менее вкусный кофе и силился понять: что же ему не понравилось в рассказе Агаты?
Казалось бы, все сходится, однако во время всего разговора, его преследовало ощущение того, что уж очень заученно и гладко звучат слова женщины.
Как-то не вязались они с видом yбuтoй горем женщины и, выходя из кафе, он уже твердо знал, что еще вернется и к разговору, и к самой Агате…
А она стояла в это время у окна палаты, в которой лежала ее дочь и, ликуя, «праздновала» победу.
«Ну надо же, - со смехом вспоминала она восторженный взгляд бывшего одноклассника, - как был чмо, так и, не смотря на погоны, им и остался.
Вволю повеселившись, Агата повернулась в сторону неподвижно лежавшей дочери:
- И что ж мне с тобой делать прикажете? – поинтересовалась она у безмолвно лежащей девочки, - ты ж мне всю жизнь испоганила, а теперь, - что прика…
Женщина не договорила.
Длинные ресницы Верочки дрогнули и Агата выскочила в коридор.
Дежурный врач, прибежавший на ее призывные крики, осмотрел пришедшую в сознание девочку и, улыбаясь, заверил, что с дочкой все будет в порядке.
Через две недели их выписали, сказав, что девочка абсолютно здорова и что с поставленным ей диагнозом «Ретроградная амнезия», можно жить долго и счастливо, тем более, что всегда есть шанс того, что девочка может все вспомнить.
«Надеюсь», - улыбнулась Агата доктору, но не уточнила, что надеется на то, что воспоминания о произошедшем, никогда не вернутся к ее дочери…
