Суворов никогда не был слепым инструментом государственной политики.
Применение силы, для него было крайним делом, когда достичь поставленной цели уговорами, великодушием, лаской было уже невозможно. Он жалел людей, жалел своих солдат, жалел гражданское население, втянутое в мясорубку войны, щадил даже противника, как только тот складывал оружие.
Полностью полагаясь на волю Божью, Суворов доказывал это нахождением на самых опасных участках битвы. Например, в битве под Фокшанами Суворов безоружный, лишь с ногайкой в руке, мгновенно под неприятельским огнём оказывался там, где нужно было поддержать дрогнувшие ряды или подбодрить людей, идущих в атаку. Делал он это в своей привычной манере, не столько приказаниями, сколько веселыми шутками. Так Суворов, направляясь к одному из отступавших батальонов, стал кричать: «заманивайте, ребята, заманивайте, ... шибче, ... бегом», сам же ехал впереди отступавших. Сделавши, таким образом, шагов сотню или две, он скомандовал: «стой», и поворотил батальон вперед, против неприятеля, а артиллерии приказал усилить огонь. Солдаты ободрились, Суворов поскакал дальше. Бывало, что Суворов из-за этого едва не попадал в руки неприятеля.
Главная книга Суворова «Наука побеждать» складывалась в течение всей его биографии, долго не была напечатана, прежде всего потому, что противоречила всей мировой военной науке. Православный Суворов вывел один безупречный закон побед, что сила духа выигрывает там, где теоретически победа невозможна, источник же этой силы — Бог: «Короток взмах сабли, короток и штык, а врагу смерть. Божия же помощь быстрее мысли воину доблестному, посему просящего в бою пощады — помилуй, кто мститель — тот разбойник, а разбойнику Бог не помощник!».
Суворов считал, что если в мирное время нельзя терпеть никакого насилия, то на войне нужно ради восстановления спокойствия действовать быстро, умело и решительно, иначе бедствия затянутся надолго. Сам смысл войны он объяснял, что война может вестись только для достижения прочного мира. Мира, который устраивает обе стороны. Невозможно победить в войне, если ты собираешься разграбить, разорить и захватить.
«На войне все просто, но эта простота дается трудно», говорит один военный писатель. Суворову эта трудная простота далась сразу, он даже почти не вырабатывал ее опытом.
В походе, штаб его не всегда находился при нем, а часто рассылался в разные части колонны для присмотра, так что при главнокомандующем оставался иногда только небольшой казачий конвой и даже просто один казак. Уезжая верхом вперед, Суворов слезал с лошади, ложился где-нибудь невдалеке от дороги в винограднике или в тени строения и смотрел на мимо проходившие войска. Отсюда, совершенно неожиданно для всех, он шибко выезжал на дорогу, пристраивался к какому-нибудь полку, ехал между солдатами и беседовал с ними. Завидев фельдмаршала, задние спешили вперед, усталые отставшие прибавляли шагу, приободрялись, окружали его и к нему теснились.
Личное присутствие Суворова, даже одно его имя, производило на войска чарующее действие. В Италии, в каком-то сражении, при одной частной неудаче, рота или какая-то небольшая часть, услышав сзади крик: «Суворов здесь», рванулась вперед и легла чуть не поголовно под губительным огнем неприятеля. Как только появлялся Суворов в своей белой рубашке там, где войска приходили от неудачи в расстройство, порядок восстановлялся тотчас же.
Генерал Дерфельден, знающий Суворова 35 лет, говорил: «Этот непонятный чудак есть какой-то талисман, который довольно развозить по войскам и показывать, чтобы победа была обеспечена».
В битве при Треббии русские стали сдавать назад. Французы напирали все настойчивее и не давали опомниться, сменяя одну отбитую атаку другою. Происходило настоящее "суворовское отступление": русские войска, не знакомые с ретирадами, отстаивали каждую пядь земли, переходили в наступление, бросались в штыки, встречали неприятеля огнем чуть не в упор. Один гренадерский полк был охвачен неприятелем со всех сторон. Повернув заднюю шеренгу лицом к нападающим, он отстреливался и с фронта, и с тыла одновременно. Французы не могли ничего с ним сделать. Он не давался в руки и спас себя сам, благодаря своей неустрашимости и суворовской закалке.
Совершенно верно охарактеризовал его французский генерал Моро, когда кто-то впоследствии пожелал узнать его мнение о Суворове при Нови. «Что же можно сказать», отвечал он: «о генерале, который обладает стойкостью выше человеческой, который погибнет сам и уложит свою армию до последнего солдата, прежде чем отступит на один шаг?»
По военачальнику были и войска. Обладая богатыми природными качествами, русский солдат в школе Суворова еще вырастал и складывался в героя. Суворовские солдаты не ходили, а летали, несмотря ни на какие препятствия, в роде ли болотистых дорог или пустого желудка. В бою Суворовская школа отражалась на войсках еще полнее. Зимний штурм крепости Измаил, где засела целая армия, оказался возможным для корпуса, сравнительно слабого, почти с половиною спешенных казаков, изнуренного и обескураженного недавнею блокадой. Здесь же во время штурма, колонна обогнула каменную батарею и шла вперед, не обращая внимания на то, что в тыл ей производился жестокий огонь. Под Прагой штурмующей колонне внезапно стала грозить с фланга конница. Часть колонны выстроила фронт налево и бросилась в штыки, а другая часть продолжала штурмовать, как ни в чем не бывало – кавалерия исчезла. Под Кобылкой физическая невозможность задержала пехоту позади. Несколько эскадронов легкой и тяжелой кавалерии спешились и ударили на пехотную часть в сабли – успех получился полный. На Рымнике, где происходил бой против вчетверо сильнейшего неприятеля и успех доставался тяжело, признано нужным подействовать на Турок и ударом, и неожиданным впечатлением: на неоконченный ретраншамент, защищавший позицию, пущена в атаку конница. Турки были разбиты.
Суворовские войска действовали со смелостью беззаветной, дрались как отчаянные, по собственному выражению Суворова, который к этому прибавлял: «а ничего нет страшнее отчаянных». Их настойчивость и упорство казалось, не знали иного предела, кроме победы. По выражению одного иностранца, русские батальоны обладали твердостью и устойчивостью бастионов.
Из сказанного видно, что у Суворова все необычное и редкое стало повседневным, чудесное низведено к обычному, по рутинной оценке, неисполнимое сделалось возможным. Из его великой души, без внешних влияний и напора обстоятельств, выросла система действий, построенная на теории невозможного.
Характерно, что перед сражениями Суворов порой делал все, чтобы избежать кровопролития или, по крайней мере, минимизировать его. Так, например, при осаде Суворовом Кракова в замке сильно голодали, число больных постоянно возрастало, дезертирство развилось до громадных размеров, и в довершение всего составился между солдатами заговор — сдать замок русским. Было перехвачено письмо из замка, Суворов убедился в безнадежном положении гарнизона. Суворов, сознавая, что храброму гарнизону трудно было сделать первый шаг к сдаче геройски защищаемой крепости, решился взять почин на себя. По прочтении перехваченного письма, он послал капитана в замок с объявлением, что все готово к штурму и что если гарнизон не сдастся теперь, то будет весь истреблен. Из замка явился один из офицеров и был приведен к Суворову. Суворов принял его ласково, посадил около себя и продиктовал главные статьи капитуляции. Предложенные условия были очень выгодны, потому что Суворов желал скорой сдачи, но эта выгодность условий дала Шуази, коменданту замка, надежду на еще большую снисходительность русских. Суворов решился сразу положить конец пустым надеждам и бесплодным затяжкам и объявил новые условия, несколько строже прежних. Шуази понял свою ошибку, капитуляция состоялась. Шуази подал свою шпагу Суворову, а за ним и все остальные французские офицеры, в числе восьми. Суворов шпаг не принял, обнял Шуази и поцеловал его. Затем офицеры были угощены завтраком. Всего взято до 700 пленных, начальнику эскорта Суворов дал предписание: «содержать их весьма ласково».
Так же при взятии Браилова, Суворов установил добрые отношения с пашой, командовавшим в Браилове, в роде тех, какие бывают между воюющими во время перемирия. Они делали друг другу разные мелкие угождения и любезности, пересылались свежею рыбой и другой живностью, а вместе с тем переговаривались о деле. Суворов старался убедить пашу в бесполезности сопротивления Браилова, когда русские начнут в этом направлении свои наступательные действия. Паша поддался на увещания и согласился ограничиться легким сопротивлением, для вида, а затем сдать крепость.
При взятии Туртукая Суворовом была составлена следующая диспозиция: «Туртукай сжечь и разрушить, чтобы в нем не было неприятелю пристанища. Весьма щадить жен, детей и обывателей, мечети и духовных, чтобы неприятель щадил христианские храмы». Заключительные слова диспозиции: «да поможет Бог!».
При взятии Праги Варшавской, укрепленного предместья мятежной польской столицы, составленная полководцем диспозиция к штурму замечательна своим простым, но категорическим началом: «Его сиятельство граф Александр Васильевич Суворов приказал: 1) Взять штурмом пражский ретраншамент», – а также своим человеколюбивым и религиозным окончанием: «В дома не забегать; неприятеля, просящего пощады, щадить; безоружных не убивать; с бабами не воевать; малолетков не трогать. Кого из нас убьют, – Царство Небесное, живым – слава! слава! слава!», и дал дополнительную инструкцию перед самым штурмом. В этой короткой записке указывается: при малейшем сопротивлении, атаковать и действовать наступательно, не давая опомниться, а если неприятель стоит спокойно на месте, то прежде всего окружить его конницей. Кричать ему: «згода, пардон, отруць брон» (бросай оружие). Кто послушается, так отделять, давать им свободу и снабжать паспортами. Кто вздумает обороняться, тех бить, как сказано. Операцию вести быстро, действовать холодным оружием, принуждать к сдаче и не отдыхать до тех пор, пока все не будут забраны.
Означенные боевые операции оказались теми вынужденными мерами, которые, в конечном счете, возвратили воюющие страны к мирной жизни.
Статья подготовлена на основании книги «Генералиссимус князь Суворов», фундаментального исследования Петрушевского А. Ф. биографии А. В. Суворова.