Самое мучительное для меня теперь то, что я никак не могу вжиться во вдохновение художника-конструктивиста.
Что для меня такое – вдохновение? Это наличие в душе и «текстовый» след в произведении… подсознательного идеала автора.
Вот такой облом. Мура, как скажут многие. Подсознательный… Идеал…
Единственное, что мне пока удалось, это вчувствоваться в то, что называется у Иванова-Разумника «отрицательная сила» у остранения по Шкловскому, у корёжения натуроподобия в творчестве глубоких футуристов, любящих прогресс, но не сознающих, что у того есть изъяны (лес рубят – щепки летят), зато подсознательное тут можно притянуть, как закусывание губы до боли, чтоб преодолеть изъяны и прогресс всё же хвалить.
При чём, спросите, остранение к конструктивизму? – Да при том, что есть же сходство между унылым геометризмом, простотой и что там ещё у конструктивизма и «текстовой» странностью остранения.
Вот только Шкловский в восторге от остранения за того эвристическую ценность, новизну (символизирующую радость от прогресса – что плоско), а я восторге от того (в футуризме), что остранение имеет сходство с закусыванеинем губы до боли (что сложно, ибо боль не фигурирует в сознании, а есть только в подсознании {в сознании же есть только формалистская радость новизны, ну иногда восходящая до почти «в лоб» радости: символ-де прогресса новизна}).
Прелесть «эмоционально привлекательных моментов» в труде и позитивное выражение их в произведении рабочего не смогут произведению дать выскочить из уровня искусства прикладного на уровень неприкладного (движимого подсознательным идеалом). Ибо это не идеал – чуять соответствие пружинения стальной полосы изящной форме «Стула Татлина». Быть экстраординарным ещё не значит быть произведением неприкладного искусства.
Даже если не натяжка – привешивать экстраординарной вещи выражение идеала, то получившееся одухотворённое произведение есть произведении идеологического искусства, призванного усиливать эмоцию от идеи ЗНАЕМОЙ. А не незнаемой, как в неприкладном искусстве. Знаемость выдаёт себя словесной определённостью, если это литература.
«Влюбись в свое дело, и у тебя откроются глаза. Взгляните-ка на эти полосы металла. Ведь они дышат, действуют, имеют свой спектр, излучаются на человека, хоть и невидимо для врачей. Вы должны знать их действие, вы подвергаетесь ему десятки лет. Изучите каждый металл, пропитайтесь им, используйте его, пусть он течет в мир с тайным вашим поручением и исполняет, исполняет, исполняет…
…Тингсмастер удаляется, речь все глуше…» (Шагинян «Месс-Мэнд», 1923)
Зачем Шагинян персонажа заткнула? Она чует, что это не про неприкладное искусство? Или показывает, что это вообще пустой трёп? Вещь в самом деле как бы шутя написана.
«…с показательных полей несло необычайным ароматом тропиков и полярного лета».
Всё свершилось, мол, в советской стране.
«Было уже темно, когда Василов оторвался, наконец, от своего станка. С ним приключились удивительные вещи. Он послушно стоял у станка, обтачивая металлические ободки для фарфоровых чаш электроприемников. В минуту работы он испытывал необычайное наслаждение».
На истерику похоже.
Из-за чего истерика?
Из-за предчувствия, что никакого самоуправления не будет в строительстве социализма в СССР.
«На самом деле, роман Шагинян очень «антисоветская» книга… в СССР инициатива и самодеятельность были заменены директивой...» (https://orlova-center.ru/literature-and-art/miss-mend-shaginyan-kratkoe-soderzhanie/).
И начался новый экспрессионизм, а не футуризм.
У футуризма всё же славился прогресс, преодолевая (корёжением натуроподобия) изъяны этого прогресса), а у нового экспрессионизма такой же отчаянный крик, как и у старого. Но у старого это был крик, по Луначарскому, «Боже! Зачем ты нас оставил!». А у нового это стал крик: «Социализм! Зачем ты нас оставил!».
И корёжением натуроподобия теперь стала прелесть, мол, делания вещи.
Собственно, то же и в «Мистерии-Буфф» (1918) Маяковского.
И как в старом экспрессионизме подсознательным идеалом было что-то христианоподобное, благое для всех сверхбудущее, так в новом стал в сверхбудущем настоящий (с самодеятельностью, с федерацией федераций) социализм. Практически недосягаемый, как в христианстве Царство Божие на небе с бестелесными душами покаявшихся перед смертью людей (или, кажется, всех бывших людей, прощённых).
И у обоих экспрессионизмов это был подсознательный идеал, можно предположить.
Только у старого типа корёжение горькое, а у нового – приторно сладкое.
Пример горького типа «Бездна» (1901) Леонида Андреева. Когда предметом изображения взято, как на прогулке в лесу после непоказанного читателю изнасилования встреченными хулиганами подруги главного персонажа натуралистически суперпоказано моральное падение его, присоединившегося к изнасилованию, когда те ушли. Этот суперпоказ, подробности можно считать выходом из условности (искусства) в жизнь с её непосредственным и принуждающим воздействием. Ибо из-за повышенной заразительности подробностей на эту тему не принято такое показывать, а читатель не предупреждён, что молчаливый договор будет нарушен.
Пример вот приторно сладкого типа: «В минуту работы он испытывал необычайное наслаждение».
Но.
Художники ж не могут быть глубокими осознанно. Да и большинство их, собственно, не художники. Сознанию большинства дано, ЧЕМ выражать, даже не думая про ЧТО выражать. Лишь бы новизна была у ЧЕМ.
Футурист Кручёных:
в позоре бессмысли-
_ / _ | _ / _
я жизнь мудреца
_ / _ | _ /
до`роги го`лове лысой
˄ / _| _ / _| _ / _
цветы поросят
_ / _ | _ /
1913
Заразительная для творцов «текстовая» новизна.
В ходе развития наплевательство на духовное ЧТО выражать превратилось в свою противоположность – в славу материальному ЧТО.
В литературе – факт вместо вымысла. В изобразительном искусстве – любовь к материалу.
4 марта 2022 г.
