(Глава из книги А.В. Корниловой «Картинные книги», Ленинград, 1982)
Бородинское сражение происходило на земле принадлежащей помещику Василию Денисовичу Давыдову, отцу знаменитого поэта-партизана. За день до сражения Денис, тогда ещё не знаменитый и не партизан, а подполковник Ахтырского гусарского полка, лежал под кустом близ села Семёновского. Завернувшись в бурку. С трубкой в зубах, глядел он вокруг и предавался печальным мыслям.
«Эти поля, это село мне было более, нежели другим, знакомы! Там провёл я и беспечные лета детства моего и ощутил первые порывы сердца и любви к славе. Но в каком виде нашёл я приют моей молодости! Дом отеческий одевался дымом биваков; ряды штыков сверкали среди жатвы, покрывавшей поля, и громады войск толпились на полях и долинах. Там, на пригорке, где некогда я резвился и мечтал, где я с алчностью читывал известия о завоевании Италии Суворовым, о перекатах грома русского оружия на границах Франции, - там закладывали редут Раевского; красивый лесок перед пригорком обращался в засеку и кишел егерями, как некогда стаею гончих собак, с которыми я носился по мхам и болотам. Всё переменилось!.. не имея угла не только в собственном доме, но даже и в овинах, занятых начальниками, глядел (я,) как шумные толпы солдат разбирали избы и заборы Семёновского, Бородина и Горок, для строения биваков и раскладывания костров… Слёзы воспоминания сверкнули на глазах моих, но скоро осушило их чувство счастия видеть себя и обоих братьев своих вкладчиками крови и имущества в сию священную лотерею!».
Выбор, павший на Бородино как генерального сражения, удивил Давыдова. Растерянный смотрел он на знакомые поляны и перелески, которые на его глазах превращались в правый и левый фланг и батарею или редут.
Весь ход событий остановил русскую армию на пороге Москвы. Между реками Москвой и Нарой, у безвестного до тех пор села Бородина, в наскоро устроенных флешах собирались люди, готовые драться так, как никогда. Всем миром. Всем народом согласны были они положить свои головы, чтобы спасти землю отцов и прадедов.
Офицер семёновского полка, однополчанин и друг будущих декабристов А.В. Чичерин записал в своём дневнике 9 сентября 1812 года: «Я ещё буду сражаться у врат Москвы и пойду на верную гибель… Я не устрашусь никаких опасностей, я брошусь вперёд под ядра, ибо буду биться за своё отечество, ибо хочу исполнить вою присягу и буду счастлив умереть, защищая свою родину, веру и правое дело».
Так думала и чувствовала вся русская армия. В листовках, напечатанных походной типографией, говорилось о решимости «всех сословий грудью стоять за любезное отечество». «Любовь к отечеству воспламеняет все состояния».
Защитником родины, подлинным героем войны становился простой солдат. Это он вынес на своих плечах тяготы отступления, и он должен был выстоять в предстоящем генеральном сражении. Его воспевали поэты и рисовали художники.
Образ солдата-ополченца 1812 года создал художник Ф.Н. Толстой (двоюродный брат Фёдора Толстого-Американца, который тоже в ополчении был на Бородино и отражал атаки французов на батарею Раевского. Дополнение Б.Е.). С ружьём за плечами и Георгиевским крестом на шапке (это не Георгиевский крест, а кокарда - символ ополченца. На её основе создан современный орден «Мужества». Дополнение от Б. Е.), выразительно смотрит солдат большими тёмными глазами. Окладистая борода, усы, подстриженные «в скобку» длинные волосы. Лицо мужественного немолодого воина выражает спокойную уверенность, мудрую неторопливость и твёрдую решительность.
Таких же солдат-ополченцев видел на Бородинском поле и герой романа Л. Толстого «Война и мир» Пьер Безухов. С крестами на шапках, в белых рубашках, оживлённые и потные, строили они боевой редут, который назавтра должны были защищать. «Вид этих работающих на поле сражения бородатых мужиков с их странными неуклюжими сапогами, с их потными шеями и кое у кого расстёгнутыми косыми воротами рубах, из-под которых вделись загорелые кости ключиц, подействовал на Пьера сильнее всего того, что он видел и слышал до сих пор о торжественности и значительности настоящей минуты…». «И ему понятно стало то, что хотел выразить солдат, говоривший о том, что всем народом навалиться хотят».
С наступлением темноты солдаты оставили лопаты и тачки. Позиции были укреплены. Ружья начищены и заряжены. Многие надели чистые рубашки. Ясный августовский вечер сменился темнотой и сырой ночью. Сверху капало. Костры горели неярко. Стояла тишина. Лишь изредка раздавался стук лошадиных подков, слышались шорохи, приглушённые голоса. В эту ночь мало кто спал.
Ночной бивак на лесной опушке, где расположился резервный отряд, нарисовал П. Коновницын. Тревожно припадают ушами оседланные кони, чернеют в темноте стволы деревьев; старый солдат, закутавшись в шинель и прислонившись к дереву, раскуривает трубку.
Вновь невольно вспоминаются строки из «Войны и мира» Л. Толстого, описание ночи перед атакой. В полутьме виднелись лошади в сёдлах, казаки. Гусары, было совсем темно. «Дождик прошёл, но капли ещё падали с деревьев. В близи <…> чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие. Как бы шепчущие голоса… В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом… и подошёл к ней.
- Ну, Карабах, завтра послужим, - сказал он, нюхая её ноздри и целуя её…
На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака».
Всё это Петя пережил в лесах под Смоленском. Подобное состояние передано и в акварели Коновницына. Ощущение тишины было и накануне Бородинского боя. «Всё тихо, мы долго смотрели на небо, где горели светлые огни-звёзды», писал участник сражения А.Г Огарёв. На рассвете прозвучали первые выстрелы. Их сменила канонада, слышная на двадцать вёрст вокруг, до самой Москвы.
В разгар боя командующий второй армией Багратион получил тяжёлое ранение. Французы наступали. Отсутствие командира могло оказаться гибельным. На место Багратиона встал генерал Коновницын. Он принял на себя жёсткие атаки неприятеля… О воинских заслугах Коновницына писал поэт В.А. Жуковский:
Хвала тебе, славян любовь, Наш Коновницын смелый!.. Ничто ему толпы врагов, Ничто мечи и стрелы; Прел ним, за ним перун гремит, И пышет пламень боя… Он весел, он на гибель зрит С спокойствием героя; Себя забыл… одним врагам Готовит истребленье; Пример и ратным и вождям И смелым удивленье.
Портрет Коновницына для галереи Зимнего дворца написал Доу. Открытое лицо, обрамлённое волнистыми прядями, прямой взгляд больших, светлых глаз – всё выдаёт характер смелый и благородный.
Эти качества унаследовали и дети героя. Его старший сын – офицер Генерального штаба – был в числе декабристов, вышедших на Сенатскую площадь. По приговору его разжаловали в солдаты, сослали в дальний глухой гарнизон, а затем на Кавказ, где он и умер. Дочь Коновницына вышла замуж за декабриста М.М. Нарышкина и последовала за ним в Сибирь.
Среди воинов на Бородинском поле был и молодой поручик-гусар Александр Иванович Дмитриев-Мамонов. Он служил в Москве, в архиве Коллегии иностранных дел, в 1812 году вступил в народное ополчение. Прямо на Бородинском поле делал он беглые зарисовки. Небольшой карманный альбомчик размер его 6,4 х 13,8 сантиметра) быстро заполнялся. Шевардинский редут, Багратионовы флеши, позиция на Красной горке – таковы сюжеты набросков. Под одним из них надпись: «Кроки на поле сражения под Бородино».
Сметая ряды пехоты, проносится конная гвардия. Знамёна и штандарты, едва различимые в клубах дыма, реют над войском. Лёгкими неровными линиями очерчены фигуры всадников. Единство движений и ритмический повтор создают ощущение стремительного порыва вперёд.
Носились знамёна как тени, В дыму огонь блестел. Звучал булат, картечь визжала, Рука бойцов колоть устала, И ядрам пролетать мешала Гора кровавых тел.
После Бородинского сражения Дмитриев-Мамонов совершил заграничные походы 1813-1814 годов, участвовал во взятии Парижа.
Существует его портрет, написанный в 1815 году художником А.Л. Витбергом. Большие светлые глаза смотрят отрыто и твёрдо, густые волнистые волосы зачёсаны на косой пробор. На груди – знаки отличия. Позднее его писал и Карл Брюллов.
Талантливый художник-баталист, Дмитриев-мамонов оставил множество акварелей и рисунков, посвящённых войне с Наполеоном. Позднее часть этих рисунков была издана Обществом поощрения художников, среди основателей которого был А.И. Дмитриев-Мамонов.
В старой Москве находился некогда переулок, называемый Мамоновским (теперь переулок Садовских). Была и Мамоновская дача близ Воробьёвых гор. Древняя фамилия сохранила память о себе в этих названиях. Среди представителей старого и разветвлённого рода Мамоновых были военные, путешественники, дипломаты, литераторы. Сверстник рисовальщика Матвей Александрович Дмитриев-Мамонов стоял у истоков декабристского движения и был одним из основателей Союза русских рыцарей.
Дмитриев-Мамонов – рисовальщик был знаком и дружен со многими декабристами. После подавления восстания он имел мужество ходатайствовать о тех, кто был сослан или сидел в крепости. Сам же художник умер в 1836 году и похоронен на кладбище Донского монастыря в Москве.
Сыновьями 1812 года называли себя декабристы. В день Бородина на поле боя многие из тех, кто через несколько лет стал в ряды дворянских революционеров.
У Багратионовых флешей, а затем у батареи Раевского дрался штабс-ротмистр Михаил Лунин. Лошадь под ним убили, но сам он остался невредим и был пожалован золотою шпагою с надписью - «За храбрость».
Под знаменем семёновского полка стояли И.Д. Якушкин и С.И. Муравьёв-Апостол. «Не смел отлучиться от своего места, следовательно, ядрами играть не мог», - сожалел последний.
Когда Семёновский полк включился «в дело», Сергей Трубецкой проявлял чудеса храбрости, отражал натиск неприятеля со спокойствием, «с каким он сидит, играя в шахматы».
После боя, когда представляли к наградам нижние чины, солдаты голосовали за того из офицеров, которого следовало наградить. Семёновцы выдвинули тех, кто позднее стал декабристами: И.Д. Якушкин, и С.И. Муравьёв-Апостол получили Георгия, С.Г. Краснокутский – орден Владимира IV степени с бантом.
В трёх верстах от Семёновских флешей, за лесом у деревни Утицы, дрался лейб-гвардии Гренадерский полк. В его рядах был будущий декабрист, член Северного общества А.М. Булатов. Во время одной из атак он «так зашёл в ряды неприятеля, что все были уверены, что он погиб». Израненного, его вынесли из боя на руках.
В приказе по армии о Булатове говорилось: «…находясь в стрелках, с отличным мужеством подавал собою пример нижним чинам, быв сам впереди цепи стрелков, за что повышен в чине».
Будущие декабристы П.И. Пестель и И.И. Полиньяк на Бородинском поле были тяжело ранены. «Я очень тронут – писал Пестелю отец, - когда князь Кутузов дал тебе шпагу «За храбрость» на поле сражения. Этой наградой ты обязан своим заслугам».
Тем, кто «топтал поля Бородинские», а позже вышел на Сенатскую площадь, в 1812 году было восемнадцать – двадцать, самым старшим – двадцать четыре года.
Материал подготовил Борис Евдокимов
P.S. Сентябрьский доклад Пушкинского клуба к 210-летию со дня Бородинской битвы
12.02 2022