У Тургенева в «Отцах и детях» есть такое место:
«Губернатор принял молодых людей приветливо, но не посадил их и сам не сел. Он вечно суетился и спешил; с утра надевал тесный вицмундир и чрезвычайно тугой галстух, недоедал и недопивал, все распоряжался. Его в губернии прозвали Бурдалу, намекая тем не на известного французского проповедника, а на бурду. Он пригласил Кирсанова и Базарова к себе на бал и через две минуты пригласил их вторично, считая их уже братьями и называя Кайсаровыми».
Бурдалу это действительно знаменитый французский проповедник времен короля-солнце. Почти забытый всеми в XX веке во время написания романа он был еще вполне на слуху у образованной публики. И Фонвизин с Бурдалу сравнивал «преосвященных наших митрополитов», и Крылов ворчал, что, дескать, от всех проповедей Бурдаловых добра была меньше, чем от «Мизантропа» Мольера, и Лесков его припоминал примерно в те же годы (в «На ножах» писал, что странно ожидать от попа без гроша и книжки красноречия Бурдалу).
Вспоминает Бурдалу дважды и Достоевский — конечно, в «Идиоте».
Первый раз самого мыслителя, а второй раз — его же, но иносказательно: «Послушайте, князь, я остался здесь со вчерашнего вечера, во-первых из особенного уважения к французскому архиепископу Бурдалу (у Лебедева до трех часов откупоривали)…».
Это очевидная игра слов, и речь идет о вине. При этом тождество даже тройное: Бурдалу = бурда = бордо.
Еще раньше в XIX веке «бурда» (в значении какой-то мути) ассоциативно смешалась с названием одного из французских винных регионов — Bordeaux. Например, у Булгарина: «Трудно представить себе, какую бурду продают за бургонское, лафит, марго и т. п.!» Или у Гоголя в «Мертвых душах»: «Бордо называет просто бурдашкой. Принеси, брат, говорит, бурдашки!»
Собственно до Достоевского слово бурда употреблялось исключительно в контексте сомнительного алкоголя. И Федор Михайлович был первым, кто стал использовать это слово в переносном значении. В «Записках из подполья» у него — «роковая бурда …из сомнений, волнений и плевков». В «Преступлении и наказании»: «Говори бурду, какую хочешь». В уже упомянутом «Идиоте» — «душевная и сердечная бурда»
Бурда в столь возвышенном, непитейном смысле после этого встречается лишь у двоих.
У Пастернака:
Все живое беззаконье,
Вся душевная бурда
Из зачатий и агоний
В снеге, слякоти и звоне
Перед ним, как на ладони,
Ныне так же, как тогда.
И у Сирина (Набокова) в «Приглашении на казнь»: «Что ж, пей эту бурду надежды, мутную, сладкую жижу».
Но от высокого вернемся к низкому. К тургеневскому Бурдалу, который был якобы не от француза, а от бурды. То есть от паленого алкоголя, бормотухи, от мути. Что ж, вполне может быть, что он был такой мутный человек и нес муть.
Но есть и еще одно значение слова «бурдалю» (тройное тождество вот-вот и четверится), о котором мы пока еще не сказали. Это аристократическое переносное судно для дамского мочеиспускания.
По народной этимологии, название этого ночного горшка происходит от того самого проповедника, который так долго читал свои морали, что французским дамам приходилось под своими дорогими платьями прятать не менее дорогие утки. Но иностранные справочники, к сожалению, говорят, что скорее всего, это лишь легенда.
Но, так или иначе, бурдалю были во времена Тургенева у самых богатым дам в губернии точно. Так что, возможно, его шутка про губернатора имеет еще одно, кхм, сортирное измерение — кроме тех, что он разъяснил сам в тексте.