Однажды Екатерина возвращалась домой с работы. Последние двое суток она провела в больнице, было несколько срочных операций. У подъезда ее ожидал одногруппник сына Константин Морозов.
— Костя? — удивилась женщина. — А что ты здесь делаешь?
— Здравствуйте, Екатерина Владимировна, — встрепенулся юноша, оторвавшись от смартфона. — Я пришел узнать, что случилось с Геной.
— С ним все в порядке. Он сейчас в деревне, у своей тетки.
— Да я не про это. Я про отчисление.
— Какое отчисление?.. Подожди, его разве отчисляют?
— А вы что, не знали?
— Нет.
— Гена позавчера пришел в деканат, забрал все документы, но ничего никому не объяснил, — сказал Константин.
— Так, Костя, пойдем ко мне, попьем чаю и ты мне все расскажешь, — предложила Екатерина.
— А что тут рассказывать? Я когда с ним пытался поговорить, он сказал мне, что начинает новую жизнь.
— Какую новую жизнь? — недоумевала женщина. — Как он ее начинает? Где?
— Я не знаю, Гена не стал разжевывать свои планы, но он снял квартиру, всех звал на новоселье и меня тоже затащил. И когда я там оказался, то чуть не ахнул: это не квартира, это притон. Какие-то девки меня там чуть не раздели, я еле убежал. Да они еще страшные все такие, прокуренные.
— Костенька, а ты ничего не путаешь? — Екатерина начинала выходить из себя с возрастающим с каждой минутой разочарованием. Ее надежды на сына не оправдывались, если одногруппник говорил правду. А скорее всего он говорил именно правду. Какой смысл выдумывать такое?
— Екатерина Владимировна, ну разве я пришел бы к вам?
— Извини, я не хотела тебя обидеть. Я уже просто не могу, у меня сил больше нет никаких. — Женщина прижала к груди свою руку.
— Екатерина Владимировна, с вами все в порядке? Давайте, я вас до квартиры провожу, — забеспокоился Генин друг.
Но Каблукова уже ничего не слышала, полностью погрузившись в свои мысли:
— Боже мой... Ну зачем?.. Зачем я все это придумала? Зачем?.. Ой, не знаю. Ой, не знаю. Надо как-то предупредить Гену... — Женщина посмотрела на Константина. — Его надо остановить. Костя, у тебя есть адрес этой квартиры?
— Да, я знаю адрес.
— Запиши мне на бумажку, быстро!
Как только Екатерина зашла домой, то первым делом позвонила в деревню. Варвара сказала, что Геннадий вообще к ней не приезжал, что впервые слышит о его идее пожить у нее. Тогда мать тряхнуло по-настоящему. Она поняла, что натворила. Будучи врачом, пусть и хирургом, она никак не могла предположить, что шоковая терапия даст совершенно обратный эффект. Теперь Геннадию вообще нечего было терять, и он пустился во все тяжкие... И во всем этом была виновата только Екатерина.
***
Екатерина в этот же день отправилась по адресу, который ей оставил Геннадий. В свои силы женщина уже не верила, поэтому попросила о помощи Марию Захарову поехать с ней. Обе готовились к настоящей битве с Геннадием и его собутыльниками. Однако, дверь им открыли полицейские.
Квартира была коммунальной, одну из комнат которой и снял Каблуков.
— Товарищ капитан, у нас гости, — молодой офицер проводил женщин в комнату, где находился его коллега. Никого, кроме полицейских здесь не было. — Проходите, присаживайтесь, где вам удобно.
— Здравствуйте, — поздоровалась Екатерина, с лица которой не сходило полное недоумение.
— Здравствуйте, — откликнулся капитан, одетый по форме. Он сидел в кресле и с любопытством разглядывал входящих женщин.
— Я ищу своего сына, Каблукова Геннадия, — не растерялась мать.
— Понятно. Где он сейчас, знаете?
— Понятия не имею. Говорю же, что сама его ищу.
— Олег записывай данные, — обратился капитан к напарнику, — Геннадий Каблуков... Когда вы видели его в последний раз?
— В прошлый четверг. Но подождите, вы тоже не знаете, где мой сын? И вообще, что здесь происходит?
— Так, стоп! Вопросы здесь задаю я.
— Да какие вопросы вы можете мне задавать? Я сама ничего не знаю. Я его мать, я имею право знать, где мой сын! И почему здесь полиция, объясните мне хотя бы это!
— Только вот орать здесь не надо, женщина... — сделал замечание младший по званию.
— Олег, подожди. — Капитан перевел внимание на женщин: — Час назад в этой квартире ножом был ранен участковый. Его сюда вызвали жильцы дома. Тут всю неделю дым коромыслом стоял. А сейчас мы разыскиваем хозяев квартиры, молодого человека, который снял у него жилье, и его гостей — те, кто напал на участкового.
— Господи... Но вы мне можете сказать, жив он хотя бы или нет? — спросила Екатерина.
— Хотел бы я сам знать, — полицейский задумался.
Екатерина подумала, как хорошо, что она не одна, а то так и упала бы в обморок, прямо здесь, в этой грязной комнате. В голове проносились такие мысли, что от одной только из них можно с ума сойти. Возникло предчувствие, что она никогда больше не увидит своего сына живым.
— Вы ведь лукавите, мальчики? Ну скажите мне правду, где сейчас мой сын, что с ним? — взмолилась женщина. У Маши даже слезы на глазах выступили. — Я же по глазам вижу, что вы что-то знаете, ну?
— Вот только истерики нам тут не надо. Наш коллега серьезно ранен, и мы тут не в бирюльки играем, — капитан остановил нахлынувшую на Екатерину волну отчаяния. — По нашим данным преступники угнали соседскую машину, сейчас ее преследует группа захвата. Так что можете идти, только оставьте свой телефон. Будут новости, мы вам сообщим.
— Седьмой, седьмой, ответьте первому, — послышалось из рации, висевшей на поясе капитана.
— Да, Семёнов, что у вас? — ответил полицейский.
— Машина врезалась в дерево, все угонщики погибли, кроме одного парня. Его сейчас везут в реанимацию. Как принято?..
Мария поздно заметила, как побелела Екатерина, и не удержала женщину — мать Геннадия упала в обморок на диван. К девушке спешно присоединился младший по званию полицейский и помог уложить Екатерину Владимировну поудобнее.
Вызвали скорую, а потом на этой же скорой, Екатерина и Маша поехали в травматологию. То, что их там ждало, они боялись даже думать.
***
Женщины отыскали Геннадия в больнице. Он чудом выжил в той аварии. Даже реанимировать не пришлось. Парня поместили пока во временную палату.
Поговорив с врачом и изучив рентгеновские снимки, Екатерина убедилась в том, что здоровью сына ничто не угрожает. Мать хотела успокоить Геннадия, но юноша всем своим видом выражал безразличие, лежа на койке.
— Геночка, ну скажи мне что-нибудь, — умоляла Екатерина. Она чувствовала себя виноватой во всем, что произошло с ее сыном.
— Тебе что, сказку рассказать? — глядя в потолок, ответил наконец Геннадий.
— Я знаю, что тебе очень плохо сейчас, сынок, больно. Геночка, но я же мать, я должна знать, я имею право. Что происходит? Почему ты в деревню не уехал? Почему ты из института ушел? Где ты взял деньги на комнату? Почему полицейского ранили? Тебя посадят? Как ты в этой машине оказался?
— Хватит, мама! — не выдержал Геннадий. — Сейчас-то какая уже разница?
— Как какая разница? Ты же мог умереть!
— Мама, я и так умираю, у меня ВИЧ. У меня ВИЧ, слышите? Я просто хотел красиво умереть. Я взял кредит, снял комнату... Решил, что буду умирать, так с музыкой. Я подумал, что лучше буду бухать с отморозками, чем жить привычной никчемной жизнью и ждать, пока я сдохну.
— Ну и что, тебе легче стало? — Мария устала слушать такие слова.
— Да, стало! Тебя не спросил!