А он не любил перроны, совсем не любил вокзалы.
Варил себе макароны и тоненько резал сало. Зато обожал искусство — Обломов, Онегин, Чацкий. Дурацкое было чувство, что надо куда-то мчаться.
Нельзя запереться дома, читать, рисовать и дрыхнуть. А хочется по-другому. Сугроб за окошком рыхлый, кефир образцово-кислый, окошки желты, как соты. Но странные были мысли, что где-то забыл он что-то. Случайно, нелепо, глупо.
Застыли в окне ландшафты.
Висела над крышей ступа, болтались в ней космонавты с глазами смешного цвета, какого уже не носят.
А он не любил билеты и спать в неудобной позе.
С утра он идёт по галсу, от скуки слагая опус. Очки поправляет, галстук, берет на работе отпуск, рассыпав слова и скрепки.
С экрана орёт иконка. И нет ни одной зацепки, что дяденька был ребёнком. Поскольку уверен твердо: родился и сразу вырос. Не очень любил рекорды и кофе в кафе на вынос.
И море ему по пояс, и солнце над ним из меди.
Зачем-то садится в поезд, зачем-то куда-то едет. Снуют по вагону тени. У цели, небрит и светел, свидетель его падений, ошибок его свидетель живёт, как большое сердце, у боженьки на задворках.
Всё слушает Тома Уэйтса, а может быть, Тома Йорка.
В коробках на негативах, размноженных, словно сплетни, — мальчишка, такой красивый, такой двенадцатилетний.
Закутав больное горло, как птицу (куда деваться), он молча выходит в город.
Во вторник ему двенадцать.
Во вторник — физра на лыжах, лежит в рюкзаке домашка.
И дворник, жилетно-рыжий, лопатой лениво машет у стройки с подъёмным краном.
А скоро весна и верба. И он ощущает странно:
он любит и это небо, и этих котов (и кошек), и бабушкины компоты, и мамин халат в горошек.
И то ателье, что фото.
И снег на еловой лапе. Отличная жизнь случилась.
Смеётся фотограф в шляпе, похожий на Аль Пачино, а может, вообще де Ниро: я чай заварил — согреться.
Короткий отрезок мира, который зовётся детством, где мишки из мармелада, а ты с великана ростом.
Густая хмельная радость, что вот же нашел, всё просто: привет, как дела, здорово, увидимся на неделе.
Но он уезжает снова, вернётся уже в апреле.
Таксисты торчат, как кисти, стоит на заставке Поллок, и первые люди-листья летят с самых верхних полок.
03.02.2022