Говорят, что на небе здорово от рассвета до декабря. Вспоминали вчера Егорова. Он был сказочник и добряк.
Каждый выглядел огорошенным. Все расслабили пояса. Сколько сказочник нам хорошего, сколько светлого написал. Взял и сгинул в проклятом омуте, мир, конечно, понёс урон.
Дачу помните? Море помните? В Ялте, кажется, был не он. Да, жена у него красавица, но — в провинции, не у дел. А уехал бы — и прославился, похудел бы, разбогател, продвиженца бы выбрал рьяного. Получилось бы что-нибудь. А Егоров родился заново, не-Егоровым, но не суть.
Говорят, это даже весело, что по кругу, по кольцевой. Падал снег, превращался в месиво, обещал прорасти травой через трещины в мегаполисе: я живая, смотри, народ. Не-Егоров окреп, освоился, буквы выучил и вперёд — шлёпать в вечность босыми пятками, утром спички вставлять в глаза. Что-то мучило, непонятное, норовило себя сказать приглушённо, почти таинственно, чтобы нравилось всем вокруг.
Наслаждались великой истиной две собаки и медный люк. Испытания валились кучами (кто от этого защищён). И Егорова, очень скучного, заставляли читать ещё.
Про танцующий лес с осинами, про дупло, где ворчит сова. Не-Егоров брал ручку синюю и Егорову рисовал нос и уши, усы и бороду (видел-видел бородача?)
и слонялся потом по городу, напевая и хохоча.
Говорят, что, наверно, стоило жить со звёздами в унисон.
Раз ребенок уснул за столиком и упал в бесконечный сон, в паутину ажурной вышивки.
И Егоров там ел минтай.
Извини, — бормотал, — ну вышло так, ну не нравится — не читай.
Ты же я. Напиши, что хочется. Не-Егоров краснел, как рак, запинался, не помнил отчества, полный выскочка и дурак. Вот тебе, дорогой Горацио, не столетия, а часы.
И проснулась реинкарнация, чтоб закрасить, убрать усы, хотя да, не в его обычае.
Не-Егорову тридцать шесть. И жена у него — отличная, и вообще, хорошо, что есть. Он всё также живёт в провинции, любит ром и яйцо пашот.
Пишет сказочки с небылицами. Скоро бороду пострижёт.
04.02.2022