Я всегда определял себя и других русских как нацию экстремистов.
Не спешите бежать в полицию и зарабатывать баллы на разоблачении экстремиста, поносящего русский народ экстремистскими высказываниями об экстремизме.
Говоря так, я имею в виду исконное значение латинского слова.
Существование нынешнего понятия «экстремизм» обязано латинским существительным «extremum» и «extremitas», а также прилагательному «extremus», которые имели довольно безобидный характер и относились к вещам и явлениям, связанным с КРАЕМ чего-то или даже переходящим через этот край.
Не буду детально вдаваться в этимологию и семантику упомянутых слов: понимаю, в наши времена незаслуженно забыта способность латыни оказывать сильное снотворное воздействие. А вот русские школяры прошлых веков при таком утверждении мгновенно бы очнулись от навеянного ею сна и радостно подтвердили бы мое утверждение.
Замечу, однако, что в древности, услышав эти слова, люди не шарахались от произнесшего их как от прокаженного, не подозревали его в подрывах колесниц и организации массовых беспорядков перед Капитолием.
В значении, используемом сегодня властью, словом «экстремист» ей очень удобно называть любого человека, который ее активно критикует. При этом куда-то пропало уточняющее определение, существовавшее чуть раньше: «ПОЛИТИЧЕСКИЙ экстремизм». Это не случайно: диссидента как бы засовывают в один грязный мешок с другими - взрывающими, убивающими, насилующими.
Покончив с этой утомившей и меня самого длинной преамбулой, перейду к сути.
По природе своей русский человек (а я русский) для меня действительно человек КРАЙНОСТЕЙ. Абсолютизировать и отстаивать до последней пули такое утверждение было бы глупо как по сути, так и в индивидуальном приложении. Да, не все, не всегда, не во всем…Но есть же такое понятие – национальный характер!
Может быть, и вам эта тема близка и интересна, а меня так булкой не корми, а дай вокруг нее порассуждать.
Бывало, работая на каком-нибудь заводе с иностранцами, я начинал развивать следующее: «Мы, русские, чемпионы мира по рывку. Собраться на какое-то мгновение и сдернуть что-то с места (неважно, для пользы или во вред делу) – никто лучше нас не сумеет. Но если надо что-то держать - с напряжением сил - на одном месте – тут мы худшие. Нам это скучно».
Иностранцы обычно при этих словах уходили в вежливое молчание: никто из русских за время их пребывания на предприятии ничего такого залихватски не рвал.
А я не останавливался: «Мы нация героев. У нас всегда есть где «героя» получить, войн у нас в истории с избытком. Мирное прозябание русскому мужику невыносимо. Он существо пассионарное, ему нужно раззудить плечо: должно же что-то быть взамен прежних кулачных боев!
Бабы – другое дело. Бабы от этого страдают. Да что о них: они и так от многого страдают. Подумаешь: одним страданием больше, одним меньше».
И далее: «В мирное время мы живем в состоянии противостояния – и в обстановке противостояния. В истории мы живем в войнах и пережевываем историю войн. У нас обязательно все поделено на белое и черное, на белое и красное, на белое и голубое.
У нас красные атакуют белых. Затем белые атакуют красных. Затем цикл повторяется. Поле затоптано конскими копытами. На нем ничего не растет. Не растет еще и потому, что некому его пахать: все мужики у красных или у белых. И войско рождает новых и новых героев, которым открыт их черед войти в историю.
А между тем, пока мы в своем героизме из конца (extremum!) в конец (extremum!) перепахиваем конскими копытами пресловутое поле, наш сосед Пека Виртанен не спеша, попыхивая трубкой, кладет один кирпичик за другим. Результат: у нас масса героев и славных страниц для учебника истории, у Пеки – построенный дом.
Для нас чрезвычайно важно, какие силы задействованы в происходящих в мире половых актах. Мы зорко следим за поведением мужских коллективов полярников в Антарктиде. Те знают, что от нашего взгляда они и там не укроются. Не укроются и половые злоупотребления полинезийцев. Мы их осудим. И не важно, что полинезийцы о нас, возможно, не слышали. Мы-то о них все знаем».
Так вот, примерно, я думаю об экстремизме нашего национального характера.
Та же история происходит с историей. То же деление на красных и белых. Те же «либерасты» и «ватники». И нельзя («свои» зашикают!) либерасту сказать что-то в пользу ватных достоинств исторического прошлого, как и наоборот.
И вот вспомним: когда ЭТА взорвала поезд на Аточе, на улицы Мадрида вышло более миллиона человек. Для нас это постижимо? Или гораздо большее число жертв в терактах на нашей земле для нас не оказалось настоящим раздражающим фактором? А по мне, такое поведение людей, как в Мадриде, и есть настоящее единство, а не то, что придумано нашим Путиным.
«Подавай нам войну!» - «А вот она вам». – «Нет, какая это война, это специальная военная операция, давай войну мировую».
Такие мы – и суперсмирные, и суперзадиристые.
Сказав это, я хочу перейти к тому хорошему, что сохранила память из советского прошлого. Но для этого понадобится уже отдельная статья (или статьи). Кому будет интересно, посмотрите на моем канале.