Изъясняясь на современном языке, «качественный продукт». Никакого, как говорил «Трус», продавая живопись на колхозном рынке, «импрессионизьма», никакого «абстракционизьма». Смело рекомендую волевым и слабонервным, тонким и толстым, добрым и упрямым, веселым и в томлении духа пребывающим; лишь бы читать любили.
Во втором отделении уголовного суда много публики – слушается большое дело. Все участники процесса уже на своих местах: присяжные заседатели, члены суда во главе с председателем, защитник, помощник прокурора и репортер уголовной хроники. В зале суда очень хорошо, тепло, светло, уютно, за окном хлопьями падает мокрый ноябрьский снег, в буфете множество вкусных и недорогих закусок. Словом, хорошо.
Начинается процедура приведения свидетелей к присяге. Все свидетели, один за другим на вопрос председателя: «Согласны принять присягу?» отвечают согласием. Кроме одной. Привлекательная женщина средних лет, довольно красивая, в модном платье и в шляпе, но не выглядевшая ни богатой, ни образованной, Пелагея Васильевна Караулова, на вопрос председателя отвечает: «Нет». Немая сцена. На лицах всех участников процесса написано удивление. Зрители перешептываются.
Наконец председатель находится: «Да Вы православная?».
Свидетельница: «Православная».
Председатель: «Отчего же Вы не хотите присягать?».
Свидетельница смотрит ему в глаза и молчит. Видимо надеется, что судья сам все поймет. Но он не понимает. Не понимают и остальные.
Председатель: «Вы не признаете присяги, потому что принадлежите к какой-нибудь секте? Отвечайте смело, не бойтесь, суд примет это во внимание».
Свидетельница: «Нет».
Следует еще ряд вопросов, столь же безрезультатных. Наконец следует прямой вопрос: «Ответьте суду, на каком основании Вы отказываетесь от присяги?»
Ответ свидетельницы: «Я проститутка». Опять длительная пауза, все в недоумении.
Председатель: «Это не основание. Вы же христианка?»
Ответ: «Нет, я не христианка. Когда бы была христианка, таким бы делом не занималась».
Председатель приводит различные аргументы, пытаясь склонить свидетельницу к присяге. Караулова стоит на своем. К дебатам подключаются другие члены суда, помощник прокурора, защитник, присяжные; приводится куча доводов, убедительно доказывающих, что занятие проституцией никоим образом не может помешать порядочной женщине оставаться доброй христианкой. Нет результата.
Председатель апеллирует к священнику, до сих пор молча стоявшего у аналоя в ожидании присяги. Священнику неловко, он пробует отпереться от этой миссии, но председатель, уже начавший терять терпение, настаивает. Священник со вздохом начинает убеждать свидетельницу, справедливо упирая на то, что как бы ни был велик грех, но самоосуждение, самовольное отлучение себя от церкви (а Караулова, как выяснилось ранее, и церковь не посещает, и символа веры не знает, и не молится), составляет грех еще более тяжкий, как покусительство на применение воли Божией. Ибо только Ему, многомилостивому, принадлежит суд над совестью нашей.
Свидетельница продолжает упорствовать. Она считает, что даже вера во Христа Иисуса, а во Христа она верует, не позволяет ей считать себя христианкой.
Священник напоминает ей, что Господь не осудил блудницу, когда она покаялась.
«Так она покаялась; а я разве каялась?» – отвечает Караулова.
Священник: «Придет время душевного просветления – покаетесь».
Караулова: «Разве когда помирать буду, тогда покаюсь. Но какое это покаяние?»
Священник отступается.
Между тем дебаты не утихают. Процесс не двигается, время идет, решения нет. Товарки отказницы, также присутствующие на процессе в качестве свидетельниц, активно поддерживают подругу в вопросе совести, хотя сами от присяги не отказываются. При этом они незаметно съезжают на другую тему, благодаря чему участники процесса, к вящему своему соблазну, невольно знакомятся с многочисленными интересными подробностями из жизни дома терпимости, его обитательниц, и христиан, его посещающих. «Где этот дом, – думает защитник, – что-то я не помню».
Наконец постановляют: «Допросить свидетельницу Караулову, ввиду ее нехристианских убеждений, без присяги».
