Ул-а/я смотрит на воспоминания, не понимает, что от неё вообще хотят, это ж одно и то же, это вот Йоль с омелой и плющом, с поленом и яблоках с корицей, это вот Солопутье, когда стряхивают снег с яблонь и кормят кур гречихой из правого рукава, хоть на воробьиный скок да прибудет дня...
Ну что ты, говорит Ул-е/е чужая тетя, это же все просто, вот сама посмотри, Йоль, это же для Улы, а Солопутье, это для Ули, для Ульяны, что же тут непонятного?
Ул-а/я старается, думает, смотрит, это вот Самхейн с тыквами и свечами, а это вот Велесова ночь с богатым застольем и пустыми столовыми приборами для предков. Ул-а/я уже понимает, Самхейн сюда, влево, для Улы, а Велесову ночь направо, для Ули, только Ул_а/я так не хочет, Ул_а/я хочет, чтобы все вместе было, и Явь, и Навь, и Дикая Охота, и все-все...
.
После Самхейна Ул-а/я с папой-мамой едут из Радомля, там у папы дом, в Лутениум, там у мамы дом. Едут в аэропорт, мама как всегда ворчит, куда ты столько с собой натащил, там же у нас все есть. Куда ты, вот куда ты снег тащишь, можно подумать, у нас там снега нет. Папа отмахивается, там не такой снег, выпадет в январе и растает, а то снег так снег, всем снегам снег. Или вот, вот, ну куда ты солнцестояние тащишь, я тебя спрашиваю? Можно подумать, там солнцестояния нет. То другое, говорит папа, то Йоль с поленом и Йольским котом, а то Солопутье с гаданиями... Ул-а/я помалкивает, она с собой еще тайком кусочек нави прихватила, только бы не нашел никто...
.
- А я когда маму-папу увижу? – спрашивает Ул-а/я.
- А скоро, скоро, золотце мое, вот только Улу от Ули отделим, и сразу увидишь... – говорит чужая тетя, бормочет про себя, то есть, Ула маму увидит, Тристу, а Уля папу увидит, Вышемира.
Ул-а/я слезами заливается, ы-ы-ы-ы, не хочу-у-у, к маме-па-а-а-пе хочу-у-у!
.
А почему шлагбаум, спрашивает Ул-а/я.
Папа-мама не знают.
Ул-а/я тоже не знает, почему шлагбаум, почему проверяют что-то, сами не понимают, что, почему маму назад, туда, где Радомль, почему папу вперед, туда, где Лутениум, почему мама рвется и плачет, пустите, пустите, почему папе скручивают руки за спиной, почему, почему. Чужие дяди и тети растерянно смотрят на Ул-у/ю, не понимают, бормочут что-то, так туда или туда, так не туда и не туда, а куда тогда...
.
Чужая тетя укладывает Ул-у/ю спать, и с ней А-ин/ню, и с ней Д-ашу/иву, и с ней Та-ню/хру, и много еще кого. Читает сказку на ночь, для Улы про Джека и Бобовый Стебель, для Ули про Курочку Рябу.
.
...всех разводят в разные стороны, этих туда, этих сюда, кто-то из женщин пытается прорваться туда, где Радомль, женщину сбивают автоматной очере... кто-то закрывает Уле глаза, не смотри, не смотри, давай я тебе сказку расскажу про... про... а про что же рассказать-то тебе, не то про пряничный домик, не то про избушку на курьих ножках...
.
А-ин/ня идет с чужой тетей, чужая тетя её уводит куда-то за белую дверь. Пойдем, говорит, будешь Аней и Аин, и отведем тебя к папе и маме...
Вечереет.
А где А-ин/ня, спрашивает Ул-а/я, не понимает, почему не отвечают, почему А-ин/ня не приходит, почему из-за белой двери вывозят что-то на каталке, закрытое белой простыней.
- Ул-а/я! – зовет чужая тетя, - Ул-а/я, ты где?
Ул-а/я не отвечает, Ул-а/я прячется по темноте, по темноте, по коридорам, по коридорам, бежит куда-то в никуда, спотыкается о темноту ночи, проваливается в ночь больно падает, ночь колет острыми ветками, ставит подножки, не дает бежать...
.
Ул-а/я прислушивается к ночным шорохам, - кто-то крадется, кто-то приближается, от кого-то надо бежать, - Ул-а/я затаивается, выжидает – кто-то просачивается в убежище Ул-ы/и, Ул-а/я узнает Имболк, продрогший от долгой зимы – ну и что, что сейчас осень, где Имболк, там всегда последние дни зимы. Ул-а/я усаживает Имболк у очага, дает круглую головку сыра, как символ солнца. Чуть погодя ночь снова оживает шорохами, на этот раз Ул-а/я видит Масленицу, тоже продрогшую, какую-то притихшую, невеселую, - усаживает у очага, печет блины, чтобы накормить Масленицу, и Имболк заодно, напевает тихонько, жаворонки, прилетите, зиму растопите... Имболк начинает фырчать на Масленицу, а Масленица на Имболк, это не наш, не наш праздник. Ул-а/я всех разгоняет, рассаживает по местам, а ну успокоились быстро, ком-му сказала...
.
Тем же вечером поймали Масленицу, увели туда, где Радомль. Ул-а/я с Имболком сидит у очага, печет сырный пирог, Ул-е тоскливо, Ул-а/я смотрит какие-то ролики в телефоне, там Таню показывают, она с мамой в Радомле, и Тахру показывают, она с папой в Лутениуме, дома, дома, сладкое такое слово – дома, там папа-мама... или нет, теперь можно только чтобы или мама, или папа, или Лутениум, или Радомль, или Лита, или Иван Купала... Ул-а/я хочет найти Йоль или какое-нибудь Рождество, Ул-а/я хочет подарки под ёлкой, а еще Ул-а/я хочет домой.
.
Ул-а/я выходит из темноты леса навстречу огням, навстречу чужим тетям и дядям, Ул-а/я идет, чтобы стать Улей и Улой, Ул-а/я идет домой...