К подписантам и демонстрантам
Умышленно, чтобы не заморачиваться чужими бедами, или по природному нелюбопытству, вы, как говорится, не в теме и до сих пор успешно делали вид, что ничего не происходит. Не бот и не служащий интернетных войск, каждый день вечерами вот уже восемь лет я выхожу в скайп и жду звонков из Донецка, города, в котором я не родилась и жила не с детства, но который при своей промышленной брутальности смог стать мне родным, и жителей которого, упрямых и жилистых, здесь в сетях как только не называют: и "шахтарьске бидло", и уголовниками- сепарами.
Жду с тревогой звонков с того самого дня, как донецкие деды, гуляющие с внуками, бежали прятаться хотя бы в подъезд, когда над головами украинские летающие машины в первый раз начали бить ракетами в аэропорт, один из красивейших в Европе и названный именем Прокофьева. Внукам поначалу они нравились, разноцветные дымы ракетных дорог.
В этом городе дети, как им ни закрывай глаза ладонями, видели лежащих у подъезда соседей, наскоро прикрытых тряпками, пропитанными кровью, и безошибочно, в отличие от спецов ОБСЕ, отличали "прилеты" снарядов от их "улетов". В этом городе у меня семьи братьев, не пожелавших никуда уезжать в святой уверенности именно так сохранить малую родину: "когда мы все уедем, Донецк развалят на кирпичи, будем мы - побоятся...".
Там у меня родной человечек, посидевший вдосталь с учебниками в подвале, который и до сих пор писает ацетоном, если разволнуется. А его бабушка в самом страшном пятнадцатом каждую ночь ходила вокруг своей многоэтажки с иконой и молитвой. Аварийный панельный родительский дом удивительным образом от двух попаданий не пал. Правда, полы опустились ниже порогов и туда страшно ступать и нынче.
Странны совпадения ваши и сходства, история с географий! В том самом Бородино родилась мама, а папа - в Зайцево, которому и не снилась его знаменитая теперь горькая судьба! В Зайцево - брат двоюродный, который при ударах спускал свою матушку девяноста лет в подвал на веревках, а потом плюнул, просто закрывал ставни наглухо и накатывал рюмашечку белой ей и себе. И хоронил ее бегом и по-пластунски - кладбище на пригорке, снайперы женского полу метят мужикам в мошонку, пули цвикают по камешкам совсем рядом. Здесь, над улицей Рыбалко, висели однажды белые гроздья странного украинского салюта, после которого утром огород был черным, груши и сливы лежали на земле, и деревья старого сада стояли мертвые...
У меня простой вопрос:
Вы можете представить Красную площадь, где миллионная толпа скачет и кричит про украинцев аналогичное киевскому: Москал....ку на гиляку!!! Москал...ку на ножи! Я - нет!
В 70-е, окончив университет, попала в село на Тернопольщине, почти на границе с областью Львовской. Многого насмотрелась и наслышалась. Но по юношеской легкости, когда моя хозяйка тетка Текля смертным боем била внука Толика четырех лет за каждое русское слово, повторенное за мной, думала - ну уйдет это косое поколение, и все страшное растает с ним, как дым. А Толики выросли и постарели.
И да, война - это адов ад. И я тоже по утрам в ожидании новостей распадаюсь на молекулы от страха не за себя - за всех: "от моря и до моря", за тех, кто в Донецке, Киеве, Львове, в Москве и между....
Сейчас лучше помолчите. Будем молиться - кто как может.
Уже действует история, которая оперирует множествами.
+++