Кружилин от неожиданности споткнулся. На секунду крепко зажмурился, встряхнул головой: надеялся, – показалось… А открыл глаза, – выматерился трёхэтажным: ему навстречу шла Степанида. Застонал: эта ещё откуда!..
Подбежал Павлухин:
- Валерка, давай в машину её! Зорин в посёлок едет. – Кивнул на Дашу: – Её срочно в больницу надо.
У Степаниды прерывался голос:
- Я её не отдам в больницу!
Павлухин охренел.
- А тебя кто-то спрашивает, тётка?
- Я лучше знаю, что ей надо!
В Степанидиных глазах, кроме гнева, – беспомощность и страх… и ещё что-то жалкое, отчаянное… Кружилин вдруг вспомнил, как ещё в начале войны довелось увидеть раненую орлицу… Тогда тоже степь колыхалась под ногами от взрывов снарядов реактивной системы залпового огня. Видно, орлицу ранил осколок. Вот так же в глазах орлицы метались страх и отчаяние…Она из последних сил пыталась прикрыть распластанными крыльями гнездо с тремя совсем крошечными птенцами, в жалкой и беспомощной надежде поглядывала в небо, – будто умела молиться этому бескрайнему небу над бескрайностью молочая и полыни…
Валерий осторожно уложил Дашу на сидение. Хмуро бросил Зорину:
- Степаниду тоже забери отсюда, – на кой она нам здесь.
Потом Зорин рассказывал: Степанида говорила какие-то негромкие, непонятные слова, – то ли быстро, почти неслышно шептала молитву, то ли о чём-то уговаривала, – не ясно, кого… Или гневно приказывала, – тоже что-то непонятное… Только Зорин не свернул к поселковой больнице, а привёз Дашку Пылееву прямиком к Степанидиному домику.
- До сих пор не пойму, мужики… Как случилось, что послушал Степаниду, – Зорин смущённо потирал лоб и глаза. – Будто не я за рулём был… а она сама.
Данькина Ирма, глубокомысленно склонив голову набок, внимательно слушала Зорина. Камынин глубоко затянулся. Объяснил:
- Ведьма. И девчонку ведьмой решила сделать.
… Даша металась по подушке… Потом затихала: какая-то родная рука тихими прикосновениями успокаивала боль… Мамина рука?.. Но мамы нет… здесь нет мамы… Даша снова металась, пересохшими, в кровь растрескавшимися губами Валерку звала… Степанида прислушалась:
- Ваалер!.. Валееер! Зайди… к Мишке зайди. Он просил…
Ночью пришёл Пылеев. Посидел над дочкиной постелью, слёз не вытирал. Тихонько гладил её волосы. Поднял голову:
- Может, в больницу?
Степанида гневно сверкнула ледяной синевой в глазах:
- Света вон четвёртые сутки в посёлке нет! Насосную станцию разбили! В больницу!.. Вчера семерых с позиций привезли! Случайно не помнишь, что я фельдшер?.. Не помнишь, что это дочь моя?!
Пылеев уронил голову на грудь, помолчал.
- Про то, что дочь… Она знает?
Степанида вдруг заплакала:
-Нет. Не знает. Я ж сказала тебе: она об этом не узнает.
Как-то так вышло, что она на мгновенье прижалась к Саниной груди, а он обнял её… Так и стояли, дышать боялись: Даша притихла, задышала ровнее, спокойнее, – будто их случайное объятие как-то надёжно и счастливо утешили её…
Над степью и тёмным посёлком полыхали зловещие зарницы, берег Донца содрогался под осколками разрывавшихся снарядов.
Кружилин на ходу спрыгнул из кузова, побежал к дому Черниковых. Удивляться тому, что неодетая Наташка выбежала на крыльцо, было некогда. Валерий обнял её:
- Наташка! Мы сейчас на Бахмутку. Наташ!..
Только сейчас Валерий заметил, что на заснеженном крыльце Наталья стоит босиком. Подхватил её на руки:
- Наташ!..
- Я знаю. Ты не уезжай сейчас. – Наталья крепко держала его за шею. – И так!.. И так, – сколько дней мы с тобой потеряли.
- Ты не знаешь, Наташ. Тогда, с Дашкой… на свадьбе…
- А я тебя Дашке не отдам. Что целовался с ней… А больше я тебе… и ей не позволю целоваться.
- Не целовался я с ней, Наташ! Дашка рассказала, что налила мне Степанидиной настойки… Ну, чтоб мы с ней… А я возьми и хлобыстни тот стакан… с устатку, Наташ. Мы ж тогда после четвёртой смены были… и колонну сопровождали до Луганска…
Наталья положила ему на губы свою ладошку:
- Я так хотела быть твоей женой! Ещё со школы, ты и не знал… И не смотрел на меня. И… не надо мне про Дашку! – Спрыгнула с Валеркиных рук: – Идём.
- Наташ! Камынин сказал, – на полчаса… Сейчас подъедут мужики.
Наталья взяла мужа за руку:
- Война не завтра окончится. А я… не могу без тебя.
В Наташкиной девичьей спальне целовались… И как пацан с девчонкой, – стыдливо, будто впервые… И как в первую ночь после свадьбы, когда взлетаешь и срываешься… И – как муж с женой, – в желании ласк и нежности… Эта ночь, что отвела им полчаса, вспышками от взрывов озарила вдруг всё: и летний день на берегу Донца, когда Валерка впервые увидел Натаху Черникову в одном купальнике… И их встречи перед армией, и много дней, – целый год, когда они считали дни до его возвращения. Озарила надежду той уже далёкой весны, – надежду на то, что это не война... И те, навсегда потерянные для их счастья дни, когда оказалось, что на их свадьбе он целовался с другой.
Камынин – сверх обещанного получаса – ещё минут двадцать покурил у Натальиного дома. Вздохнул, включил фары, негромко посигналил.
Наталья метнулась к шкафу:
- Я форму твою забрала постирать. Матери некогда,– она и по ночам в медпункте. Вот, тельняшка чистая… Брюки…
А Валерка не мог оторваться от её губ. Оглянулся на освещённое фарами окно, снова взял Наташку на руки…
Когда вышел на улицу, Степан усмехнулся:
- Кружилин! Две пачки сигарет за тобой. Я, пока ждал тебя, свою всю докурил.
Валерка виновато похлопал себя по карманам, растерянно спросил:
- А две-то почему?
- Так то ж проценты набежали: долго ты с Натахой мирился. Помирились хоть?..
… Даша упрямо и резко отодвинула чашку, чуть не смахнула её со стола:
- Не буду я бурду твою пить!
Степанида беспомощно оглянулась на Пылеева:
- Это отвар для восстановления сил… Ей надо.
Саня нахмурился:
- Ты вот что, Дарья. Я на позиции. А ты мать слушай. И не умничай.
Даша рассмеялась:
- Мать!.. Ты, бать, понял, что сказал?.. Или, похоже, сам не въезжаешь, что буровишь-то!
Степанида умоляюще коснулась Саниной руки. А он подошёл к Дашиной постели, присел рядом с дочкой:
- Если я сказал, – мать… Значит, так оно и есть.
Что-то в отцовской суровости насторожило Дашу. Она захлопала глазами:
- Это ты мне, бать, как маленькой девочке, маму нашёл? Не помню, чтобы я просила тебя об этом.
Пылеев поднялся:
- Пора мне. – Кивнул Степаниде: – Расскажи ей… Всё расскажи, – с самого начала… Как было. – Чуть улыбнулся: – Дашка уже взрослая, поймёт. Сама вон… чужого мужа отбить вознамерилась, – у школьной подруги. Слышал я, как в шахтоуправлении бабы разговаривали.
- Саань!..
- Я сказал, – расскажи!.. Вам, бабам, сподручнее про это. Ну, и… какая я сволочь, расскажи.
Пылеев вышел.
А Даша безутешно плакала:
-Это всё неправда! Мою маму Ириной звали!.. И… на свадьбе мы не целовались с Валеркой! Это ты – со своим колдовством!
Степанида пыталась обнять Дашу. Потерянно соглашалась:
- Конечно… Маму твою Ириной звали… И на свадьбе…
А где взять слова, чтобы объяснить дочери, как хотелось счастья для неё! Как верилось… и не верилось, что хоть у дочки сбудется счастье… хотелось своими руками сделать так, чтобы оно сбылось.
Даша яростно вырвалась из её рук:
- За моего отца замуж захотела! Вот и придумала… и ему голову заморочила, – знаю я тебя!
Степанида устало присела на край постели. Даша что-то выкрикивала, размахивала руками. Сорвалась с постели:
- Я не хочу тебя видеть! Я домой пойду. – Поискала глазами свои брюки, вдруг услышала, что сквозь её крик Степанида тоже что-то говорит.
- Маму твою Ириной звали. Я лишь родила тебя… Потому что хотела любви твоего отца. И в чашку с чаем налила ему такой же настойки, что сейчас для Кружилина твоего приготовила. Но силой любовь не заставишь сбыться. И я решила, что будет лучше, если ты меня не будешь знать. Я оставила тебя им, – твоему отцу и… матери. Лучшей моей подруге.
- Это неправда. – Даша говорила уже спокойно, только побелевшие губы её вздрагивали. – И ты… уходи из посёлка. Я не позволю, чтобы ты… и отец…
Неприкрытая дверь Степанидиного домика безжалостно сказала вернувшемуся с позиций Пылееву, что догнать и вернуть ничего нельзя… Опустевшие комнаты тоже подтвердили неумолимую безвозвратность всего, о чём он тайно вспоминал все эти годы…
Дочку он ни о чём не расспрашивал. Как будто и не было ничего…
Даша рассказала отцу, что они с Мишкой расписались.
- Ну, какая свадьба, пап. Мы с Михаилом на позиции завтра. – Предупреждая отцовские возражения, улыбнулась: – Мы так решили. Война же, бать.
Осенью Наталья Кружилина родила девочку. В этом году у Натальи Андреевны были первоклассники, поэтому кроху она оставляла с матерями – то со своей, то с Валеркиной. Прибегала кормить малютку. Не сдерживалась, с застенчивой улыбкой говорила свекрови:
- Мам!.. Губки, смотрите! – Валерины!..
- Ну, так она ж у нас Валерьевна! – Татьяна Ильинична тоже улыбалась. – Взгляд-то у Катюшки, смотри, Наташ, – Валеркин.
… И война ничего не могла поделать, – как ни куражилась по берегам Северского Донца. Даша с Михаилом тоже ждали малыша. Однажды Мишка строго сказал:
-Даш! Надо к матери твоей съездить.
Даша обняла мужа, расплакалась:
- Ой, Миш!.. Я и сама хотела… да боялась тебе сказать…
А Степанида с Саней Пылеевым усыновили мальчишку. Не по летам серьёзный Тёмка Свешников остался один: они с матерью жили в посёлке недалеко от линии разграничения, и, когда начался артобстрел, Тёмка спрятался вместе с Вулканом, большим добродушным соседским псом, в его будке под старой яблоней во дворе… А мать, машинист шахтного спуска-подъёма, бежала к дому, потому что знала: Тёмка, не смотря на её строгие наказы сидеть в доме, всё равно отправится проведать Вулкана. Юля Свешникова погибла от осколочных ранений, а отец Тёмкин – ещё раньше, в самые первые дни войны, когда бои шли под Луганском.
Война в этом степном краю продолжается.
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10
