Мутный сгусток сознания вяло перетекает от одного воспоминания к другому, выхватывая и причудливо перемешивая какие-то куски прошлого. Передо мной возникают и тут же проваливаются обратно во тьму образы из моей жизни. Они рваные и совсем прозрачные, словно утренняя дымка на полях. В них много странных светлых красок и смеющихся лиц. Там я совсем не чувствую голода. Не знаю, как это возможно.
Кажется, это была ярмарка. Я помню, как там танцевал на задних лапах огромный черный медведь с колокольчиком в носу. Было много разноцветных шатров, в которых разодетые в яркие одежды торговцы наперебой предлагали свои товары. Мне купили варёный сахар на палочке - он был в форме солнца. Я решил, что надо его сберечь до дома, чтобы похвастать перед дворовыми мальчишками. Потом были еще жонглёры, кидавшие в воздух горящие факелы, акробаты, выделывавшие всякие трюки на протянутой над площадью веревке и фокусники, которых я сперва принял за волшебников. Я за тот день так устал от эмоций и впечатлений, что проспал почти всю обратную дорогу. До того самого момента, когда на нас напали - возле старого дуба на опушке. Не думаю, что грабители получили с нас что-то стоящее, однако, это был один из тех голодных годов, когда особо не смотрят - кто там едет по тракту, а грабят попросту всех, у кого не достаточно охраны, чтобы отбиться. Проснулся я от того, что чья-то сильная рука с узловатыми пальцами вырвала меня из объятий матери. Кривой и острый как бритва нож рассёк мне живот, откуда весело блеснув на закатном солнце, вывалился шматок внутренностей. Меня отбросили на обочину. Больше всего меня тогда расстроил выпавший из-за пазухи сверток с вареным сахаром на палочке. Я хотел было разреветься, но почему-то не смог набрать достаточно воздуха и так и застыл с плаксивым выражением на лице. Затем я услышал, как истошно завопила мать. Она, не отрываясь, смотрела на меня и надрывно голосила на одной высокой ноте, пока огромный, как ярмарочный медведь человек с черной бородой не раскроил её череп до подбородка боевым клевцом. Последней убили старуху, которая ехала в задней части повозки. Я не рассмотрел толком её лица, помню лишь, что от неё пахло разнотравьем и мёдом. Она не кричала, в отличие от остальных, только что-то торопливо бормотала. А потом, когда убийца занес над ней меч, она вдруг засмеялась неприятным скрипучим смехом, указала пальцем на меня, а потом на всех разбойников. Клинок с чавкающим звуком отделил её голову от плеч и она, вращаясь, отлетела в сторону. А смех, казалось, еще звучал над местом расправы.
Солнце появляется из-за туч и моя обгоревшая кожа снова начинает вспучиваться и пузыриться. С моих губ срывается хриплый протяжный стон. Холщовый мешок на моей голове слегка подрагивает. Я понимаю, что час мой близок. Голод пульсирует внутри воспалённым нарывом. Но я ничего не могу поделать - я вишу над землей, нанизанный на здоровенный осиновый кол.
Полная луна ярко светила на безоблачном небе, щедро разливая молочный свет по округе. Неведомая сила рывком подняла меня и поставила на негнущиеся ноги. Молодой ёж, который лакомился моими раскиданными по обочине кишками, от неожиданности потерял равновесие и шлёпнулся на пузо, да так и остался лежать, забыв, что ему было бы неплохо свернуться в клубок. Вокруг плясали тени. Нелепо переваливаясь с боку на бок, словно деревянный истукан, я приблизился к телеге, споткнулся и плашмя упал в дорожную пыль. Поднялся. Под моими ногами лежала голова той старухи. Я поднял её, словно повинуясь чьей-то воле. И тогда, стоя в лунном свете с отрубленной головой в руках, я впервые ощутил голод.
- Мозгиии... - вырвалось у меня, - Мозгииии!..
Я запустил пальцы в срез шеи, нащупал сзади пластину затылочной кости черепной коробки и что было сил рванул на себя. Голова с треском раскрылась. Мой рот наполнился густой слюной. Не в силах более противиться, я жадно припал ртом к нежной мякоти. И пока я пожирал мозговую ткань, моё тело наливалось силой и мощью. Я сожрал их всех, по очереди. Даже мать. Довольно быстро пришло понимание, что насытиться я не способен - всё съеденное тут же вываливалось из дыры в моём животе, однако это давало мне такой приток сил, что это само по себе было восхитительно. Мои чувства были обострены невероятным образом. Я знал, где сейчас находятся люди, ограбившие нашу повозку и я знал, что найду каждого из них. Я поднял своё лицо к луне издал совершенно жуткий рёв, от которого в ужасе онемел ночной лес. Замер даже ветер, игравший с листьями в верхушках деревьев. И только эхо восторженно бесновалось, распугивая лесных обитателей и тревожа сумеречных духов.
Так всё и вышло. Последним из грабителей быт тот, бородатый, с клевцом. Я играл с ним до самого утра, то отпуская, то вновь ловя его визжащих детишек. Возможно, он даже узнал меня, когда мы остались вдвоём. Я медленно приблизился к нему, неотвратимый и незнающий милосердия, о котором он меня так умолял, глядя ему прямо в глаза и позволяя утонуть в тёмной бездне моего взгляда. Когда мы оказались лицом к лицу, я широко улыбнулся и провёл своим длинным чёрным языком по его щеке. Он закричал. Закричал неестественно высоким голосом, совсем как моя мать за несколько секунд до того, как стальной клевец вогнал ей этот крик в глотку. Я обошел его сзади. Острым когтем срезал небольшой кусок скальпа в районе темени и аккуратно, но сильно надавил в место соединения лобной и теменной кости. Череп поддался и я приник губами к проделанному отверстию. О, это было волшебно. Он продолжал кричать, а я неторопливо высасывал его тёплый трепещущий мозг.
К тому моменту, как я расправился со всеми разбойниками, с их семьями, родственниками и знакомыми, молва обо мне тревожным рокотом дошла до столицы. Народ в панике бежал с тех мест, где появлялся я. Бежал, бросая дома, вещи, а иногда даже скот. Долго так продолжаться не могло. Из столицы были присланы два отряда закованных в броню драконоборцев, которые знали с какой стороны нужно держаться за меч. Они не пьянствовали, не ходили по кабакам и борделям. Днём они вставали лагерем с грамотно организованной системой патрулирования периметра, а ночью выходили на охоту за мной. Эти парни были мне уже не по зубам. Я несколько раз пытался проскочить сквозь их оцепление, но тщетно. Наконец, они вытеснили меня на побережье. Последние несколько суток я не имел возможности утолить голод и был слишком слаб, чтобы вступить в бой. В итоге на меня накинули сеть, сплетенную из серебряных нитей и приволокли сюда, где после ритуальных молитвенных служб местный жрец пробил мне сердце осиновым колом. На церемонию подтянулись крестьяне. Теперь они были очень смелые. Смеялись и швыряли в меня камнями. И чтобы было еще веселее, мне на голову натянули мешок с нарисованными на нём глазами и ртом, так что получалось смешное человеческое лицо, нарядили в поношенный голубой кафтан, нацепили старую, потёртую шляпу, а на ноги надели старые голубые ботфорты, какие носили состоятельные мужчины в этой стране. Под смех и радостное улюлюканье кол установили в вертикальное положение и вкопали в землю. И я остался висеть на нём, дожидаясь, пока смерть не заберёт меня второй раз.
- Ух-ты! - на самом краю сознания слышится мне чей-то голос, - Тотошка, смотри, какой Страшила! Почему ты скулишь?
Голод, дремавший до этого момента где-то внутри, с неистовой силой подкатывает к горлу. Моё тело вздрагивает.
- Мозгиии... - рычу я, мотая головой, - Мозгиии...
- Вот так удача - мистер Страшила, кажется, хочет себе новые мозги, - доносится до меня детский голос, - Как думаешь, Тотошка, возможно, он согласится сопроводить нас до Изумрудного Города? И мудрый Гудвин тогда исполнит и его желание тоже. Перестань скулить. А вы что скажете, мистер Страшила?
- Мозгиии!.. - я чувствую её запах, такой свежий и полный жизни - как раз то, что мне сейчас нужно, - Мозгиии!!!..
- Представляешь, Тотошка, мы еще только начинаем наше путешествие по дороге из желтого кирпича, а уже встретили друга! - она захлопала в ладоши, - Меня, кстати, зовут Элли и я из Канзаса. Подождите, я сейчас попробую наклонить кол, чтобы вы могли освободиться... Да перестань ты скулить! Ах, Тотошка, до чего же сегодня замечательный день. Просто замечательный!
(по мотивам произведения Александра Волкова "Волшебник Изумрудного Города")