Василий Васильевич Васильков в свои сорок с небольшим был маменькиным сынком и закоренелым холостяком. Но, как известно, всему приходит конец. Вот и настал тот скорбный день, когда уже некому стало Васеньке не только крахмалить манишки, стирать подштаники, варить бульоны с фрикадельками и печь яблочный пирог, но и ровнять усы, и править височки.
И пришлось Василькову впервые в жизни идти в столовую, прачечную и цирюльню.
Но если с одеждой и пищей бедняга еще как-то разобрался, хотя порой и поикивалось-попукивалось от казенного, то представить себе, что кто-то чужой коснется его нецелованных ланит и затылка, он ну никак не мог.
Одна только мысль об этом кидала его в дрожь и холодный пот. Нет, какое-то время Василий еще пытался сам себя обихаживать. Но то ли потому, что освещение в закуте, отведенном под ванные процедуры, было кривоватое, то ли оттого, что был наш свежеиспеченный сирота безнадежным правшой без надлежащего опыта, а и отпыхтев перед зеркалом час, выходил он в люди недобритым справа, а с затылком таким, словно его соседская бульдожка рвала клоками.
И ведь что обидно, не сам сразу-то и заметил, насколько плачевен он в новом образе. Никанор Аристархович Зябликов, директор конторы, в которой Васильков трудился счетоводом, молчал-молчал, да однажды прямо так в лоб и сказал, мол, Василь Василич, у вас правый ус ниже левого аж на два пальца и кисточка на ухе, а шея что у петуха недощипанного, ну чистый срам! Полно себя позорить и народ-то смешить! Ступайте в парикмахерскую, что у вокзала. Я и сам там всегда брОюсь, и вас облагородят! И не спорьте! Человек вы уважаемый и специалист знающий, но в таком затрапезе я чтобы вас больше не видел! Вы так всех клиентов нам распугаете!
Сказать по правде, машинистка Клавочка, девушка изрядно перезрелая и оттого всеядная, глаз на холостякующего Василькова уже не раз закидывала. А мысленно не только стригла, но и раздевала, не сказать больше. Но при жизни мамаши нашего счетовода это было совершенно безыдейно. К тому же таких, как Васильков, приручают годами. И то не всегда успешно.
Но судьба, да нет, не Клавы, а самого Васильчикова распорядилась иначе. В тот же день, как получил выволочку от начальства, наш кистеухий счетовод, прикрыв кудлатую голову котелком и втянув ее в плечи, явился в ту самую цирюльню у вокзала.
К слову, там о его визите были уже предупреждены и уж вышло то, что вышло.
Сел несчастный Васильков в кресло, прижмурился, полуудавленный простыней. А как первые нежные не мамины ручки коснулись его височков, так он, зардевшись, и пропал. И ему уж и не важно было, к какому такому корпусу они были приделаны, и что за головка над ними чирикает, ласково уговаривая поднять носик и откинуться.
С того самого дня повадился наш счетовод шастать в ту парикмахерскую чуть ли не каждый день. И аж котом мурлыкал, когда его брили да с массажиком, да с мокрым горячим полотенцем те самые нежные ручки.
А по прошествии трех месяцев отважился наш безнадежный холостяк с приличным жалованьем и собственной комнаткой в полуподвале на Малой Бронной... сделать официальное предложение руки и сердца скромной парикмахерше Лике Зубковской, ну совершенно случайно оказавшейся жиличкой той самой машинистки Клавочки. Да, представьте себе, и такое случается, ибо мир наш невероятно тесен, не смотря на то, что велик. И тут уж нет ничего сверхъестественного.
А если пораскинуть мозгами, то можно легко догадаться, что тот, кто всех наших героев держал подле себя для удобства, во всем этом хитросплетении и виноват. Или не виноват.
Да-да, вы не ошиблись. Это тот самый предобрейший, хоть и строгий Никанор Аристархович, что был с некоторых пор в разводе. Оставив бывшей супруге роскошную квартиру на Чистых Прудах, маялся он по гостиницам, зарабатывая себе гастрит на сухомятке. И конторская машинистка вполне его устраивала не только профессионально, но и как неиспорченная семейным опытом сдобная барышня, проживающая с безропотной мамашей в двух комнатах при палисаднике и отдельном входе-выходе аккурат во двор той самой конторы, в которой все наши знакомцы и трудились с утра понедельника по вечер пятницы... из месяца в месяц, из года в год. Ведь бывают же счастливцы, которым так везет с работой.
Мешала матримониальным планам Зябликова только прелестная, но не имеющая личных квадратных метров Лика, ибо была она Клаве не просто квартиранткой, но седьмой водой на киселе. Такую пинком-то, как паршивого кутенка, не выкинешь вон, опять же и платила она за угол исправно.
Ну и Васильков, в которого Клавдия была, как ей казалось, влюблена.
Невольное предательство парикмахерши и счетовода кинуло машинистку в так вовремя подвернувшиеся объятия начальственного стратега, который успел перед этим весьма кстати подстелить соломки в виде повышения оклада всем участникам его шахер-махера.
И вдруг как-то сразу в глазах секретарши "Никуша" стал выше ростом, и шире в живот... ой, плечах. Опять же плюс, что старше он ее оказался на столько, что уж и сама себе она стала казаться совершенно юной барышней.
Что до парикмахерши, то, по удивительному совпадению, она оказалась не только голубых кровей, как и Васильчиков (только тссс!), но и круглой сиротой. И так же до беспамятства любила бульоны с фрикадельками и сдобный пирог с антоновкой. А еще ухоженных мужчин с красивыми шевелюрами и нафабренными усами, но это уж ее личное, профессиональное.
Нет-нет, Лика теперь стрижет только Васеньку, а еще сама крахмалит ему воротнички и кормит, готовя исключительно по Молоховец, на собственных квадратных метрах в полуподвале о двух решетчатых оконцах!
(с) Алена Подобед
В тему от автора:
#любовь и отношения
#комедия ошибок
#ироничная литература
#проза