Участковый Максимов достал из кобуры ТТ и потянул за ручку двери, но та не подалась, была закрыта изнутри. Тогда он постучал рукояткой пистолета и миролюбиво, но громким голосом произнес: "Мил человек, пусти погреться!"
- Замерз что ли? - Из-за двери донесся глуховатый насмешливый голос.
- Чай не лето, мороз на улице.
- Заходи, - за дверью послышалось движение, дверь скрипнула, но так и осталась прикрытой.
Максимов потянул дверь на себя и шагнул в избушку, взяв оружие на изготовку. У противоположной стены за буржуйкой стоял худой жилистый человек в лагерном бушлате не по росту, валенках, с поленом в руке и выжидал.
- Ты уж извини, начальник, не признал сразу. Дверь прикрой, не выстужай.
Участковый одной рукой закрыл дверь, но чтобы продеть в ручку палку и расклинить ее об косяк нужна была вторая рука. Максимов оглянулся на незнакомца и, не ставя оружие на предохранитель, опустил пистолет в кобуру.
- Не бойся, не трону.
- Еще чего. - Максимов наконец плотно закрыл дверь, - участковый уполномоченный, лейтенант Максимов. А ты кто есть?
- Человек я. - Хмуро глянул исподлобья незнакомец.
- Все мы люди. Документы есть какие-то?
- А как же. Вот, всех документов одна справка. - Незнакомец опустил полено и достал из внутреннего кармана бушлата изрядно помятый листок бумаги с фотографией и синей печатью. Добавил. - Люди да не люди.
- Это как же? - Максимов взял справку и присел на колченогий низенький табурет к печке. В свете мерцающего пламени вслух прочитал, - Иванов Сергей Петрович... осужден по сто второй... приговорен к пятнадцати годам лишения свободы... освобожден в связи с отбытием срока наказания. Да, серьезный ты, как я вижу человек. Так весь срок и отбыл?
- От звонка до звонка чалился.
- О людях все же - Как это - не люди?
- Длинный разговор.
- Откинулся когда?
- Там же написано.
- Тут цифры уже стерлись. Сам и скажи, раз разговор длинный.
- Восемнадцатого октября.
- В том году что-ли?
- Как видишь.
- Сейчас уж конец января. Все так и бродишь?
- А куда мне деваться? Некуда податься.
- А чалился где, в наших краях?
- В ваших, в Лебеде.
- Далеко не ушел. Обратно не тянет? Кличут как?
- Сирый, - усмехнулся каторжанин, - не тянет.
- За что же тебе по сто второй, да еще на всю катушку отмотали?
- Есть за что.
- Обычно наоборот говорят - не виноват, не я, не за свое. - Участковый достал ТТ, придерживая, спустил курок и положил пистолет обратно в кобуру, но клапан не застегнул.
- Опасаешься, начальник? - Сирый внимательно проследил за участковым.
- Вот именно, опасаюсь. Без осторожности в нашем деле никак нельзя.
- Это правильно.
- Ты присаживайся, ночь - она длинная.
Участковый отодвинулся от огня, а Сирый опустился на корточки у топки, пошуровал кочерёжкой и подкинул дров. Так удобно сидеть на корточках можно было научиться только в местах заключения. Максимов порылся в вещмешке и достал коробку Казбека, протянул папиросу Сирому.
Тот с благодарностью взял папиросу и сначала понюхал ее, наслаждаясь давно забытым ароматом. Потом закурил, затягиваясь с прищуром. Желваки заиграли на точеном, худом и по своему мужественном лице в красноватом отсвете пламени.
- Ты не думай начальник, я шмаль не уважаю. А вот по настоящему табаку соскучился.
- А я и не думаю.
Максимов тоже закурил, посидели помолчали.
- Ты на что живешь? - Продолжил участковый.
- Хожу по деревням, работаю за ночлег и хлеб.
- С паспортом не торопишься. Дома не ждут?
- А некому ждать, и дома нет. - Каторжанин замолчал.
Участковый не торопил, ждал, почувствовал - хочется Сирому рассказать о себе.
- Вернулся после армии, дождалась меня, в школе учились вместе. Она на заводе работала, табельщицей, и я на автобазу заводскую устроился. Поженились, комнату в общежитии дали, и жить бы да жить... - Сирый замолчал, глядя на огонь, и вдруг со злостью, резко бросил окурок в печку. Движение рукой было настолько быстрым, что будь это удар, вряд ли на него можно было успеть среагировать.
Максимов не пошевелился, выдержал и протянул каторжанину еще папиросу. Тот взял, прикурил от тонкой лучинки и продолжил, глядя на огонь.
- Три года пожили душа в душу... ребятишек только не нажили... не дал Бог. - Сирый оторвал взгляд от огня и кивнул головой вверх. - Ну а дальше... обычная история... загуляла. Почему уж так получилось - не знаю. Друзья посмеивались, но молчали... последним узнал... В рейс ушел недели на две, а вернулся раньше, порожняком ехали. Как на крыльях летел. Машину в гараж сдал и бегом домой. Да, в магазине по пути гостинцев купил. Одним махом взлетел на свой этаж, открываю дверь в комнату... А там... - Сирый тяжело вздохнул и продолжил. - Кто в меня тогда вселился... не знаю... когда опомнился, все уже кончено было... Так вот... Сам в милицию пошел... Получил по полной.
- Жалеешь?
- Сколько лет с тех пор прошло, а все тем днем живу...
- Наделал делов.
- Что тебе сказать... Только не знаю, как бы я поступил по другому... любил ее очень.
- Это что же за любовь такая?
- Моя... и она моей была... Под вышкой ходил, да доктор хороший попался... Может и не надо было...
- Адвокат? Повезло, не часто так случается.
- Пусть. Теперь вот живу с этим, а как?
- Значит испытание тебе такое. Срок мотать еще не все.
- Теперь понимаю... А тебя, начальник, что в ночь в тайгу понесло?
- Трое в Юзино появились, похоже беглые, местных обобрали и дальше на север подались. Не встречал?
- Нет. А в Юзино бывал, калымил. Там и жителей-то почти не осталось.
- Да. Раньше недалеко леспромхоз был, работали люди. А теперь...
- Если и встретишь кого, то нашего брата - каторжанина, кому и податься некуда. Топчешь зону, топчешь, о воле мечтаешь. Вот она воля! - Сивый повел вокруг себя жилистой рукой, и опять этот жест получился резким, неуловимым. - А я думаю иногда - может у хозяина и лучше?
- Ну это тебе виднее, тебе решать. Только в зону так просто не пустят.
- То - то и оно, но ни душегубцем, ни вором быть не хочу.
- Вот это правильно. Я вот тут, на шконку присяду, а то уж больно табуретка неудобная, ноги совсем затекли.
- Садись, садись, шконка знатная, не лагерная. А я за печкой послежу. Ты когда дальше?
- А давай мы с тобой чая заварим, и в тормозке у меня есть что перекусить.
- Перекусить это можно. Вот чай не уважаю.
- Знаю. На чифирок подсел?
- Не угостишь?
- Держи! - Участковый извлек из вещмешка пачку чая и передал Сирому.
- За это спасибо. В деревнях, сам знаешь, настоящего чая нет. - Каторжанин вышел из избушки, набил в закопчённый чайник снегу и поставил его на печку. Снег, прилипший снаружи чайника, тут же таял, превращаясь в воду. Вода стекала на раскаленную печку и с шипением превращалась в пар, поднимавшийся вверх. Снег же внутри чайника пока таять не спешил.
- А я уж себе заварю отдельно, начальник. Не против?
- Давай. - Этот каторжанин понравился Максимову, но чем, он и сам пока не понимал. Может своей внутренней уверенностью, закалкой воли. Перед ним сидел душегуб. Но свой срок он уже отсидел, перед законом был чист. А то, что жил в тайге, бродил по деревням, не имея постоянного места жительства, было конечно нарушением. Но участковый никогда не был формалистом и старался понять любого человека, войти в его положение.
Пирожки Клавдии подогрели на печке, и они, как говорится, только пискнули. Кроме них Максимов достал хлеб, шмот сала, луковицу, правда подмороженную, но вполне съедобную.
Закипел и чайник. Максимов насыпал в алюминиевую кружку заварки и залил кипятком. Сирый же занялся приготовлением своего особого напитка. Да и напитком его вряд ли можно было назвать.
- Кореш у меня был, Краюха. - Похоже Сирый начал новый рассказ. - Должен был раньше меня откинуться... да видимо не судьба.
- А что за погоняло?
- Любил делить все поровну. Если хлеб - так накромсает, до грамма, весов не надо. - Сирый улыбнулся, добром вспоминая кореша.
- А случилось что?
- Не смог за него вступиться, не успел. Братанами были. Он больше за правду стоял... Сам ведь знаешь, многим эта правда не нравится.
- Знаю.
- Вот ты, за правду?
- Скажешь.
- А Гунявый тот... В общем поймал Краюха его на воровстве... ну и...
- Гунявый?
- Так и звали его, смердило от него еще... вот если и... отомщу за кореша.
Сирый говорил и говорил, маленькими глотками отпивая чифир, глядя на огонь, играя желваками скул. И похоже рассказывал свою лагерную жизнь даже не участковому, а самому себе. Максимов перестал задавать наводящие вопросы, сначала просто кивал головой, а потом старался не уснуть.
В какой-то момент участковый поймал себя на том, что в избушке стало тихо и похолодало. Максимов встрепенулся и открыл глаза: "Все же задремал!" Печка заглохла, он был один, а Сирый пропал. Участковый зажег лучину и осмотрелся. Пропала коробка папирос и пачка с чаем: "Пусть, не жалко для человека, он же тоже человек, пусть и каторжанин." Во сне Максимов оперся на вещмешок, и взять его было невозможно. Рука скользнула к кобуре, пистолет был на месте. Вот только кобура оказалась застегнутой.
"А ведь я так и не застегнул кобуру. Сирый? Застегнул мне кобуру?" - Максимов отругал себя, достал ТТ и пересчитал патроны. Они были на месте. Скрипнула дверь от ветра. Участковый вышел в темноту, до рассвета еще было далеко.
К месту, где был привязан Султан, вели следы Сирого. "Надо же, и Султан не подал знака, увидев чужого человека, не разбудил. И Сирый не увел коня. Куда каторжанин мог пойти ночью? Почему не дождался утра?" - Максимов сел на коня и поехал в Юзино. Это была только его первая встреча с Сирым.
Аудио версия этой главы ЗДЕСЬ. Читает автор.
Антология произведений о Максимове