Я сейчас одну крамольную вещь скажу. Маска всё-таки иногда очень удобная вещь. Можно, например, не краситься. Я и так-то не крашусь, а сейчас у меня и оправдание есть, мол, маска, бла-бла… А не потому что мне лень.
Но когда вы нанесли дружеский визит вашему хирургу-стоматологу, маска может вообще стать вашим лучшим другом и при этом вы не будете выглядеть нелепо. По крайней мере, не нелепее остальных. Сейчас многие выглядят нелепо — и в маске, и без маски. Поэтому моя, с собачьей мордочкой, может быть даже мила… Если не обращать внимания на фингал под правым глазом.
Да, представляете, такая подстава! Мало того, что всё лицо набекрень, так ещё и красивый такой синячище! Муж, разглядывая его, веселился:
- Вот! Не зря приехал из командировки! Теперь ты честно можешь всем рассказывать, что «муж приехал, поэтому и синяк».
- Щас у тебя синяк появится, - буркнула я.
- Мм-мя! - мстительно выступил Зёма.
Он вообще недовольный ходит эти несколько дней. И это единственный раз, когда Мотя с ним солидарен. Когда муж отсутствует в командировке особенно долго, трикотаж начинает считать, что он приезжает к НИМ домой.
И, соответственно, с первых же минут начинают ждать, когда незваный гость уедет. Мотя всегда искренне удивляется вечером, когда он привычно облокачивается о мои ноги и готовится ко сну, из ванной выходит мой муж.
- Не понял! - изумлённо смотрит на него Мотя.
Потом переводит взгляд на меня:
- Нормально же сидели!
Снова смотрит на мужа:
- Так ты опять не уехал, что ли?! И прямо вот ляжешь?! Совесть есть у тебя?!
- Да, Мотя! - ехидно говорит супруг. - Я прямо вот сейчас лягу спать! Это МОЯ кровать!
Мотя опять смотрит на меня. Глаза больше морды:
- Это ЕГО кровать?! А моя тогда где?!
- Мм-м-мя!
Это Зёма ждёт, когда мужики разберутся. Себя он к мужикам не причисляет. Он — существо высшего порядка. Орать, махать кулаками, делить женские ноги — это как-то… некомильфо… К тому же зачем ему ноги, если у него есть всё остальное? И даже мисочка своя.
И Зёма, спрыгивая с комода, откуда пристально наблюдал за битвой взглядов, крадётся в сторону «всего остального». «Всё остальное» целомудренно прикрыто одеялом. Да, потому что я мёрзну, между прочим!
- Та-дам... та-дам... тадам-тадам-тадам, та-та-да-да-дам, - тихо, на мотив «Розовой пантеры», поёт муж, наблюдая за Зёмой.
Я ржу. Зёма вздрагивает. Мотя следит, чтобы недовесок не решил, что ему всё можно. Ему, конечно, можно, но не нужно постоянно напоминать!
Зёма же, понимая, что стал центром всеобщего внимания, вдруг преображается: исчезает робкий, забитый котик-страдалец. Просыпается гений драмы и трагедии, актёр с большой буквы А.
Лапки уже не просто полусогнуты, а демонстративно подгибаются и еле волочатся. Глаза не просто испуганно моргают, а наливаются прозрачной слезой, которая вот-вот скатится на одеяло. Но не скатывается. И голос! Голос! Не просто какое-то там «Ай, спасити-памагити, уже убили!», а настоящее меццо-сопрано из самой глубины такого, казалось бы, тщедушного тельца:
- А-а-а-а-а-а…
И, едва доползя до моей широкой груди, Зёма падает бездыханным трупом, картинно откинув хвост в сторону и изящно вытянув 1 (одну) «ножку цискаридзе». На вторую просто не хватает сил…
- Офигеть… - сглотнув, наконец выдыхает муж. - Верю!
Мотя тоже смаргивает, отгоняя наваждение и задумчиво чешет задней лапой за ухом:
- Каков, а… Ишь ты… Хм… Недомерок…
«Недомерок» не шевелится: наслаждается заслуженными овациями. Взглядом указывает мне на живот. На свой живот. Надо чесать.
Муж осторожно ложится:
- Прям страшно трогать! Того и гляди — его кондратий хватит.
Мотя в этот момент звонко чихает: соглашается.
- А-а-а-а! - выкрикивает Зёма.
И улетает из спальни. При нём нельзя чихать. Нервы.
- Тваюжмать! Мозя! Зёзя! - ору я, запутавшись в языке.
Срываясь, Зёма использовал моё плечо в качестве стартового упора, и теперь у меня боевые шрамы, числом четыре.
Пуня же всё это время пребывала в некоем коматозе, в который она всегда впадает при виде любого человека, которого не видела больше двух часов. Видимо, пара часов, проведённых за дверью, преображают нас несколько сильнее, чем мы хотим себе признаться. Всякие автомобильные выхлопы, ветер, дождь и снег: и вот ты уже не тот, кем вышел утром на работу.
Что уж говорить о человеке, которого Пуня не видела три недели. Он однозначно в этой квартире только затем, чтобы Пуню таксидермировать. Эвона как я выкрутила!
- Вы — таксидермист?! - с замиранием сердца семафорит Пуня, когда муж просто берёт её на руки.
- Я её даже не держу! - удивляется муж. - Чего она это?…
Но никто из нас не знает, почему она «это», ведь когда она думает, что её никто не видит, она обычная кошка: ворует ручки с моего стола, бьёт Зёму, прячет в труднодоступных местах шарики и ест бегонию, если в кухню забыли закрыть дверь.
Но стоит только на неё посмотреть, как Пуня замирает и с надеждой смотрит:
- Вы — таксидермист?!
Очень чувствительная кошка.