Чтение «Мультиков» и «Pasternak`а» еще раз убедило меня в том, что Михаил Елизаров – романист в куда большей степени, чем новеллист. Создание сложных фантастических структур внутри одного сюжета, органичность его болезненных фантазий романной композиции не устают поражать. Конечно, весьма ощутимо, что эти романы разделяет семь лет и такая веха в елизаровском творчестве, как «Библиотекарь»: скандальная книга о Борисе Пастернаке не столь выверена и монолитна, как роман «Мультики», в котором вообще нет деления на главы, оттого он и воспринимается, как большой рассказ или повесть, в которой нарратив столь органичен, совмещая при этом несовместимое, что от книги не оторваться (лично я читал ее фактически день до глубокой ночи). Ко всему прочему в «Мультиках» почти нет трэшевости (всевозможных битв, рек крови и прочей визуальной тарантиновщины, которая отличает обычно масскультовую прозу, фэнтази, фантастику, боевики и что, к сожалению, присутствует и в «Библиотекаре», и в «Pasternak`е»), при том, что, зная взгляды автора, очень трудно трактовать «Мультики» не антисоветски.
Фантазия далеко уводит Елизарова от привычных клише: так творчество Пастернака у него имеет вирусную природу, объединяя всех представителей ложной «духовности», а советская система перевоспитания становится насилием над человеком. В этом смысле нет ничего удивительного в том, что у «Библиотекаря» и «Pasternak`а» один автор, но удивительно то, что он написал еще и «Мультики», перечеркивающие эффект от первых двух романов! Если искать общий знаменатель для этих трех романов Елизарова, то им становится антиинтеллетуальная и антиинтеллигентная установка автора. Условно, есть простые люди: мужики, молодежь, шпана – некие хранители традиционной мужественности (потому в «Pasternak`е» сражаются бок о бок родновер, священник и матерщинник) и вообще традиций своей страны.
Однако, появляются интеллигенты и интеллектуалы – носители иной «правды», часто либералы и западники, они хорошо говорят, они изворотливы и неуловимы в споре (не потому ли оппонент такого интеллектуала в прологе «Pasternak`а» спорит с ним в основном матом?). По большому счету не важно, какой власти они служат по видимости – советской пенитенциарной системе, как Разум Разумовский в «Мультиках», или всевозможным сектам, как в «Pasternak`е». Они сами по себе непонятны, «мутны» в отличие от кристально понятных «пацанов» и шпаны, так любимой Елизаровым. Таким образом в романистике Елизарова обнажается простое, как в детской сказке, разделение на плохих и хороших, которые между собой «месятся» до полного уничтожения.
Алексей Колобродов назвал «Мультики» «самой впечатляющей метафорой перестройки», которую он знает. Что ж, если рассуждать подобным образом, то насильственные процедуры перевоспитания, этого интеллигентского вторжения в сознание «конкретного пацана» - это детище перестройки, так что ли? И всевозможная до тошноты по-сорокински стилизованная речь воспитателей тоже? Что-то здесь неладно, но по большому счету понятно, если мы разделим всех героев Елизарова на простых, как валенок, мужиков и интеллигентов (вспомним опять же весьма показательный его рассказ «Заноза и Мозглявый»). Тогда и Советская власть, по которой не устают сокрушаться герои «Библиотекаря», начитавшись Громова, предстанет перед нами прежде всего агрессивно антиинтеллигентской, антиинтеллектуальной властью, властью, созданной для низов и простаков, а не для духовной элиты (тьфу-тьфу).
Тогда действительно становится понятно, что отнюдь не судьба поруганного сектами православия в 1990-е заботит Елизарова в «Pasternak`е», а именно реванш интеллигентов и интеллектуалов, потому так важно для него облить грязью Бориса Пастернака – такого непонятного широким массам поэта (это не Демьян Бедный, явно!), так смело экспериментировавшего с языком, потому так важно для него обвинить художественную литературу в распространении «гнилой духовности». Тогда и читальня Моховой из «Библиотекаря», состоящая из воинственных старух, предстает не больше не меньше угрозой феминизации мужского начала, ведь с этой читальней борются буквально все и никак не могут одолеть. Тогда становятся понятны и странные для вроде бы стопроцентно советского Елизарова реверансы в сторону немецкого нацизма, которыми пестрят его рассказы, особенно жуткий «Я вернусь» (нацизм ведь такой маскулинный!)
И тема детства, гайдаровско-пионерского воспитания из детей сверхлюдей, и матерщина, отличающая у Елизарова «своих» от забубенных «чужих», - все становится на свои места. Более того, становится понятно и награждение Елизарова литературными премиями именно теми интеллектуалами и интеллигентами, которых он так ненавидит и с которыми борется своими книгами – эти «чужие» ведь склонны к мазохизму и «всех, кто их уничтожит, встречают приветственным гимном», как обмолвился Брюсов. Вот кстати и причина долгой, сквозь десятилетия дружбы Елизарова с Прилепиным, ведь оба культивируют традиционную маскулинность как идеал, только в книгах Елизарова все подано проще, с черно-белым делением людей и почти оправданием физического уничтожения тех «Других», чего у более мудрого в художественном отношении Прилепина все же нет (исключая военную тему).
Однако, это не должно привести к мысли, что Михаил Елизаров бездарен, наоборот – очень талантлив, пишет такие романы, от которых не оторваться, хорошо владеет словом, да и фантазия у него ого-го. Другое дело, что концептуально его книги не могут стать для российского интеллектуала литературными друзьями, хотя пример одного питерского филолога и говорит об обратном. Какие же все-таки мы, интеллигенты – мазохисты, и как мы любим, чтобы нас пинали и вываливали в грязи…