Криминальная история
Десять лет лагерей воспитали в нем равнодушие или даже презрение ко всему тому, из-за чего столько суетятся, волнуются, переживают и даже враждуют между собой другие люди. Вопросы власти, престижа и комфорта просто неинтересны человеку, озабоченному тем, как бы прокормиться и где согреться.
Лагерь же научил довольствоваться малым. Летом от голода нарочно не умрешь, перекемарить короткую летнюю ночь тоже не проблема. Поэтому он старался забыться, ни о чем не думать. Не хотел снова переживать свое прошлое – мучаясь, терзаясь, раскаиваясь.
Там, в лагере, не раз пытался шаг за шагом проследить всю свою жизнь и сделать выводы. Безуспешно – начинал обычно с детских воспоминаний, да так в детстве и застревал. Или, минуя целые этапы, перескакивал сразу в сегодняшний день. Память работала плохо, вяло, неохотно. Мысль, неизменно отвлекаясь от “осмысления”, упиралась в повседневную злобу дня – где бы раздобыть хлеба, чая или махорки. Сначала он пытался как-то обуздать эту хаотичную, бессистемную работу мысли, потом махнул рукой – занятие это утомительное и бесполезное.
Временами еще душило отчаяние – почему в этой жизни все так нелепо? Какого-то козла пырнуть по пьянке ножом – секундное дело. А десять лет лагерей – это очень долго. Невыносимо долго.
Так казалось в первый год заключения. Потом время побежало быстрее. Ну, что ж, “козел” под защитой закона. Потому что на их языке он и не козел вовсе, а гражданин такой-то, пострадавший, потерпевший…
Людей он делил на тех, которые “с понятием”, и на всех остальных, которые “этого дела” не понимают.
Человек “с понятием” не посмотрит косо на бывшего зэка, больного СПИДом или на страдающего психическим расстройством. В отличие от человека, который самоутверждается, сравнивая себя с “бывшими”. И радуется при этом своему превосходству над ними. Человек с “понятием” не самоутверждается. Он “понимает”.
Тетя Настя, безусловно, женщина “с понятием”. Он уже не помнит, где именно познакомился с ней. Как-то незаметно сделалось привычкой сидеть с ней на скамейке у подъезда и толковать “за жизнь”. Тоже – одинока. При каких-то трагических обстоятельствах погибли у нее муж и сын. Вспоминать об этом не любит.
Порой он старался представить себе ее однокомнатную квартиру. Интересно все-таки, как там? Он давно уже не был в квартирах, но все-таки вспоминается иногда вся эта квартирная обстановка. Раньше она казалась ему такой обыденной и скучной… А сегодня он любил бы там каждую вещь. Даже домашние шлепанцы и старенький коврик на полу. Но больше всего он уважает шифоньер, за его солидность и вместительность. И, естественно, за внутреннее содержание.
В нем, например, свежевыстиранные и выглаженные рубашки и два костюма, один чуть поношенный, другой совсем новый. А в соседней секции полки с постельным бельем, отдельно – простыни, пододеяльники, наволочки и полотенца – тоже все свежее и чистое. Постель – она как-то с особенным чувством вспоминается. И, конечно, одеяло. Такое большое ватное одеяло, толстое-претолстое. Зимой, например, закутаешься в него и эдак дремлешь, дремлешь…
Спальня – это уже половина счастья. Тепло там, тихо, уютно, не бывает там ни ветра, ни дождя, ни мороза, ни ментов, ни конвоя, и необязательно вскакивать как оглашенный в шесть утра. И утреннее построение – тоже необязательно. Спишь себе сколько влезет, иногда, может быть, даже до девяти часов. До десяти – уже многовато. Он бы так не обнаглел, чтобы спать до десяти. Но до девяти… Или хотя бы до восьми. В ожидании, пока тетя Настя приготовит завтрак.
А завтраки, надо сказать, бывают разные. Например, пайка хлеба и кружка кипятка. Это некалорийный и малопитательный завтрак. А вот яичница, так, чтобы она шкворчала на медленном огне, с салом, с ветчиной, с колбасой… И чтобы она была из деревенских яиц, а не из тех, что с птицефабрики. На комбикормах, которые без минеральных веществ. Люди, которые “с понятием”, понимают – вещества эти дорого стоят. Если недовложить их в миллионы яиц, директор птицефабрики сможет построить себе трехэтажный особняк.
Он, конечно, не дурак, но все равно, директором птицефабрики ему не быть. Даже разнорабочим не возьмут, с предоставлением временного жилья.
А он бы так благоустроил это жилье… Там ведь, например, тепловые сети. Для поддержания оптимального режима. На улице, может быть, минус сорок. Особенно чувствительны к колебаниям температуры те, кому ночевать негде. А в квартире так уютно и тепло. И главное, без всяких забот о топке печей. Или разжигании костров. Само собой, автоматически тепло.
Или, например, кран. Он обычно протекает, если не ремонтировать. А у тети Насти наверняка нет газового ключа или отвертки. Или гибкого шланга. Для прочистки канализации, которая постоянно засоряется. А он бы ее прочистил. Он бы все делал основательно, не торопясь, с перекурами, с разговорами. Или, скажем, газовая колонка – тоже представляет из себя большую опасность, ежели ею неумело пользоваться, допустим даже, тетя Настя умело ею пользуется. Или, может быть, ей помогают соседи.
Мысли его путаются, и очень хочется есть. Выпить-то он выпил, а вот насчет закуски не получилось. Еда сегодня дорогое удовольствие, но люди, по старой привычке, еду все равно покупают. Стараясь купить подешевле. Там, на рынке, у машин, где хоть на рубль дешевле, выстраиваются очереди. Даже в мороз, или в метель, или в слякоть.
В тот вечер он, как обычно, сидел рядом с тетей Настей на скамейке, у подъезда. Он что-то говорил, все более раздражаясь и жалуясь на дороговизну и на людей, которые живут “без понятиев”.
В разговоре не обратил внимания, как рядом остановилась машина, и из нее вышли двое людей. Это вернулись из поездки на загородный участок работник милиции Н. и его отец. Они проходили мимо, когда бывший зэк загнул что-то матом.
Вообще-то при женщинах он избегал крепких выражений. А здесь как-то не удержался. Уж больно хотелось есть, а тетя Настя, похоже, не догадывалась об этом. Если бы она вынесла хоть какой-нибудь еды…
Проходивший мимо Н. сделал ему замечание. Просто замечание его не смутило бы. Хотя с голодухи он был не в настроении. Но все равно он человек “с понятием” и понимает, что при женщинах не матерятся.
Зачастую вся драма в интонации, в каких именно выражениях сделано замечание. Ну, если бы эдак, с юмором, что ли – ты че борзеешь, земляк, дескать, при даме… и так далее. Конечно, тетя Настя не бог весть какая дама, но суть не в этом. Главное, прозвучало бы по-свойски, без загибонов.
Но замечание было сделано совсем в другой тональности. Дескать, всякая шелупень – да еще выражаться будет. В нашем подъезде. Где всегда порядок.
Хотя Н. был в гражданском, по каким-то внешне неуловимым признакам волчьим чутьем бывшего зэка он угадал, что это человек из органов. Замечание сделал и отец Н. Тоже с подтекстом – дескать, мы с сыном не потерпим, чтобы всякая шелупень…
Он, сидя на скамейке, весь напружинился. Гражданин Н. с отцом ошибаются. Он не “всякая шелупень”. Которая мотает детский срок за мелкое хулиганство. В его активе как-никак червонец. За умышленное.
Н. с отцом ушли, но он после этого происшествия не мог сидеть рядом с тетей Настей. Она смотрела на него каким-то таким, не совсем понятным взглядом. Он пересел на соседнюю скамейку. Оба молчали.
Н. между тем шарил по карманам, стоя у дверей своей квартиры. Надо же такому случиться, ключи от квартиры остались в машине. Отец взял ключи от машины и спустился вниз. Вышел наружу, скользнул по сидящему на скамье равнодушным взглядом, как по чему-то неодушевленному, не представляющему никакого интереса.
Отец прошел мимо него, направляясь к машине. То есть хотел пройти мимо, но не успел.
Он встал, достал из-за пазухи нож и ударил старика в живот.
Н., услышав крик отца, бросился вниз. Отец стоял согнувшись, покачиваясь, схватившись руками за живот. Сквозь пальцы его сочилась кровь.
Н. бросился к бывшему зэку, сбил его с ног, потом метнулся к отцу, опять – к зэку. В темноте раздался крик – “не подходи, мент, убью!”
Н. вновь сбил его с ног и обезоружил. Вскоре подоспели милиция и “скорая”, но было уже поздно. Отец умер по дороге в больницу.
Когда-то он мучительно размышлял о том, что удар ножом – секундное дело. А десять лет – очень долгий срок. Невыносимо долгий.
Второй удар ножом потянул уже на 24 года особого режима.
А. ОРБЕЛИН
Издание "Истоки" приглашает Вас на наш сайт, где есть много интересных и разнообразных публикаций!