«Лариска! Открывай живо! Я знаю, чем вы там занимаетесь, быстро открывай дверь!»
Шум и крики в подъезде оторвали Нину от приятного времяпрепровождения – попивала Нина чаек зеленый, да не пустой, а с зефиркой! Услышав стук и грохот, доносящиеся, судя по всему, с первого этажа, отложила сладость, отставила чашку фаянсовую с птицами, вышла на балкон полюбопытствовать.
Действо тоже переместилось на улицу, и на крыльце перед подъездом Нина увидела маму и сестру своей подружки Верочки, которая жила на первом этаже с двумя своими сыновьями, мальчишками-погодками, лет восьми-девяти. Рядом с Верой, дверь в дверь, проживала соседка, упомянутая уже Лариска, приятная, в общем-то, женщина, симпатичная, улыбчивая, синеглазая. Ну выпивала частенько, но дома, потихоньку. Детей у Лариски было человек пять, старшие, правда, жили в интернате, а младшие – хорошенькие белобрысые детки, целыми днями сидели во дворе на лавочке, грызли чупа-чупсы, болтали худыми ножками в сандаликах. Имелся у Лариски и супруг в наличии, скромный невысокий мужчина, работал крановщиком на стройке, не обращал внимания на разговоры, что жена его весьма ветреная особа, потому как видели ее периодически то с Юркой рыжим, то с цыганом каким-то…
Окна Ларискиной квартиры находились почти вровень с высоким крутым крыльцом, на перилах которого и висели два Веркиных пацана, когда увидели в гостях у Лариски своего дедушку, отчима Верочки, и с радостной детской непосредственностью побежали сообщить об этом бабушке, Любови Николаевне, маме Вериной.
Дед Леша, наверное, планировал к Верочке зайти, пацанам гостинцев занести, но, может, дверью ошибся, а может, пленила его неожиданно Лариска своими волшебными чарами, но оказался он с ней на диванчике у окна, принял пару раз грамм по сто, и настолько обоих прелюбодеев страсть захватила, что даже ума не достало шторки задернуть!
Любовь Николаевна жила недалеко, буквально в соседнем доме, срочно поспешила на разборки, прихватив до кучи и младшую дочь свою, высокую крупную горластую девушку, которая и стучала сейчас в Ларискино окно неизвестно где раздобытой длинной сучковатой палкой и кричала на всю улицу то, что думает она о соседке своей сестры.
Соседка же эта, застигнутая врасплох и напуганная изрядно, затихла за своей дверью в надежде, что дамочки эти пошумят-пошумят и уйдут! Но Любовь Николаевна отступать не собиралась, она трудностей не боится, она в рабочем общежитии вахтером работала! Возмущенная, разозленная, малинового уже цвета, стучала она снова и снова в хлипкую Ларискину дверь, в том числе и мощными ногами своими в крепких кожаных туфлях, называла Лариску плохими словами и обещала ей «небо в алмазах» показать!
Дверь наконец приоткрылась осторожно, сквозь нее просочился дед Леша, словно уменьшившийся в размерах, Лариса попыталась захлопнуть створку поскорее, но мощный удар бабы Любы успел-таки припечатать дверь о приветливое Ларискино лицо. Хук, прилетевший справа в широкую деда Леши скулу, развернул его на триста шестьдесят градусов, а пинок в кардан дубовым каблуком коричневой туфли придал ему ускорение, необходимое для пролета над ступеньками подъездной лестницы и крыльца и встречи его «бесстыжей морды» с асфальтом, ароматным, блестящим, любовно уложенным недавно трудолюбивыми коммунальщиками.
Кто-то из соседей посмеивался тихонько, кто-то жалел беспутную Лариску…
Видели на следующий день Любовь Николаевну, двигающуюся куда-то словно авианосец Адмирал Кузнецов, мощно, уверенно, рассекая потоки встречного ветра бюстом седьмого размера… За ней, в воздушном мешке за её широкой спиной, семенил Леша, не глядя по сторонам, прикрывая ладонью разбитый подбородок.
А Лариске странным образом фингал даже шел, оттенял глаза ее синие, придавал ей шарма какого-то, очарования…