«Наконец-то «красавица» действительно красавица!» – подумала я, увидев портрет княгини Зинаиды Юсуповой кисти Кристины Робертсон. А то, честное слово, даже неудобно: по описаниям современников что ни героиня, то «писаная–глаз не отвести», а по факту – больно смотреть.
Без малого через столетие после того, как эта юная обворожительная кокетка покоряла московских аристократов на великосветских балах, её правнук, князь Феликс Юсупов – обольстительный, утончённый и неотразимый, как и все в роду – выстрелил в Григория Распутина в фамильном особняке семьи на Мойке.
Её мать Варвара Ивановна Ладомирская была внебрачной дочерью фаворита Екатерины II Ивана Римского-Корсакова и признанной светской чаровницы Екатерины Строгановой, а отец происходил из старинного дворянского и боярского рода Нарышкиных, к которому принадлежала и матушка Петра I – Наталья Кирилловна.
Поразительно тесно переплетены судьбы в истории России!
Маленькая Зинаида получила хорошее домашнее образование и впоследствии демонстрировала глубокие познания в искусстве и безупречный вкус, а усвоенная «прививка светскости» позволила ей жить изысканно, весело и беззаботно, легко заводя знакомства в избранном обществе и славясь любезным обхождением и добрым нравом.
В 15 лет Зеничка (это нежное прозвище дали ей домашние) расцвела, став ослепительной красавицей, и начала выезжать в свет. «Девица Нарышкина была восхитительна – высокая, тонкая, ясные глаза которой так и сыпали искрами. Она станет одной из тех красавиц, перед которыми не смогут устоять ни простые смертные, ни монархи. Её именем будут пестреть мемуары 19 века», – писали современники.
Во время коронационных торжеств 1826 года, будучи фрейлиной, Зинаида познакомилась с будущим мужем – князем Борисом Юсуповым. 32-летний жених был, по меркам того времени, немолод и совсем не красив, к тому же вдовел уже шесть лет после смерти молоденькой жены, умершей в родах. Зато влюблён до беспамятства, а главное – баснословно богат.
Сын екатерининского вельможи, мецената, масона, коллекционера произведений искусства и владельца подмосковных усадеб Архангельское и Васильевское Николая Борисовича Юсупова, Борис Николаевич служил в Министерстве иностранных дел и имел придворное звание камергера, однако несметное богатство делало его независимым в поступках и суждениях.
Борис Юсупов имел репутацию человека остроумного, но колкого и насмешливого, прямолинейного до бестактности и позволявшего себе даже в разговорах с Государем такую откровенность, которую не спустили бы никому другому. Получив от отца не только огромное наследство, но и колоссальные долги, Юсупов совершил поступок нелепый и неразумный в глазах окружающих: выдал вольные всем своим крепостным. Однако это позволило ему в короткие сроки ликвидировать двухмиллионный отцовский долг, после чего Борис тайно занялся ростовщичеством, скупая заводы и шахты Донбасса, и удесятерил семейное состояние.
В отличие от изнеженных и оторванных от реальности дворян и помещиков своего круга, Юсупов не боялся ни чумы, ни холеры, ни неурожая: во время эпидемии приехал в своё село Ракитное и свободно ходил повсюду, а в голодные 1834-1835 годы кормил в родовых имениях 70000 человек. Князь на собственные средства открывал больницы, снабжал их лекарствами, содержал штат аптекарей и врачей.
Но, как это часто бывает, дельный, практичный, расчётливый и так не похожий на праздных кутил Борис Юсупов был не по нутру высшему свету: ему приписывали «легендарную скаредность», как анекдот передавали из уст в уста историю о том, что, встречая Государя и Государыню, Борис Николаевич отдавал распоряжение, чтобы «выездному их величеств дали два стакана чаю, а кучеру один». Не имевшие себе равных по великолепию балы, которые устраивал Юсупов, писатель В. А. Соллогуб находил «лишёнными оттенка врождённого щегольства и барства». А в это время редкостный «скаред» пожертвовал 73 300 рублей Попечительскому совету заведений общественного призрения в Санкт-Петербурге на городские богадельни.
И вот такой умный, рациональный, истинно деловой человек совсем потерял голову от пятнадцатилетней Зенички, да и было от чего! По воспоминаниям графа В. А. Соллогуба, «…в устах всех были слышны имена графини Завадовской, Фикельмон, фрейлины княжны Урусовой и девицы Нарышкиной, впоследствии княгини Юсуповой. Все четыре были красавицы писаные, все четыре – звёзды первой величины тогдашнего петербургского большого света».
Несмотря на неисчислимые богатства и княжеский титул, Юсупову пришлось приложить немало усилий, чтобы добиться согласия на брак от родителей Зинаиды. Наконец, 11 октября 1826 года состоялось обручение.
Дипломат Александр Яковлевич Булгаков, чьи письма, изданные впоследствии в трёх томах, дали подробнейшее представление о повседневной жизни русской аристократии, писал брату: «Вчера развозили карточки, объявляющие о помолвке сахарчика Бориньки с фрейлиной Зинаидой Ивановной Нарышкиной. Надобно будет ехать поздравить старика и жениха. Невеста сидела вчера в «Отелло» в юсуповской ложе вся в бриллиантах, вероятно, женихом подаренных».
Несмотря на нетерпение жениха, свадьба была отложена стараниями матери, княгини Татьяны Васильевны Юсуповой, урождённой Энгельгардт – племянницы уже знакомого нам по предыдущей публикации фаворита Екатерины Григория Александровича Потёмкина-Таврического.
Перечить матери Борис не посмел, но был на грани отчаяния: «Уезжая из Москвы, я надеялся вскоре быть счастлив, соединив свою жизнь с жизнью Зенеиды. Но маман, против воли которой я никогда не посмею пойти, просила отложить свадьбу. Огорчения мои были так велики из-за этой задержки, что я едва не заболел».
Бракосочетание, исполненное торжественности и пышности, состоялось в Москве 19 января 1827 года, однако неудачи словно преследовали молодую чету: то новобрачный забыл получить благословение отца, и пришлось возвращаться, то Зинаида Ивановна уронила кольцо, и оно закатилось так далеко, что его не смогли найти. «В церкви невеста была очень весела, а жених задумчив и нахмурен», – вспоминал Булгаков. Но вскоре веселье покинуло взор молоденькой супруги: она разочаровалась в браке и сообщала отцу, что ей «очень скучно в Петербурге». «Да с Боренькой где не соскучишься, хотел я ему сказать в ответ», – злословил в переписке с братом Булгаков.
Читайте также:🧚♀️
Высшее общество было беспощадно, сравнивая хорошенькую простодушную Зинаиду с «прикованным зефиром» и отмечая устами историка Александра Ивановича Тургенева: «Всё в ней ещё – поэзия. Только её муж напоминает презренную прозу».
Проза жизни продолжилась рождением сына, названным Николаем в честь деда, а следом на свет появилась дочь, умершая при родах. Это поставило точку в брачных отношениях князя и княгини Юсуповых: с тех пор каждый из них устраивал свою личную жизнь на стороне.
По всей вероятности, молодая жена только выиграла от такого поворота событий: изумительная красота, ум, образованность, изысканный вкус, приветливость в обращении и доброта сделали её одной из самых модных дам петербургского высшего света – «светской львицей», как сказали бы нынче. Не устоял перед чарами несравненной княгини Юсуповой даже император Николай I.
«Высокая, тонка, с очаровательной талией, с совершенно изваянной головой, у неё красивые чёрные глаза, очень живое лицо с весёлым выражением, которое так чудесно ей подходит», – описывала красавицу Зинаиду Ивановну хозяйка литературного салона, автор «светского дневника» графиня Дарья Фёдоровна Фикельмон, или Долли Фикельмон, как её называли в обществе. При этом, как свойственно многим женщинам, не упустила возможности ревниво приуменьшить впечатление, произведённое княгиней Юсуповой на государя, замечая, что только «неизменная доброта императора и удовольствие, которое он испытывает, останавливая свой взор на красивом и изысканном лице, – вот единственная причина, которая заставляет его продолжать выказывать ей своё почтение».
Правнук княгини, уже упомянутый выше Феликс Юсупов, в своих мемуарах уделил значительное место воспоминаниям о блистательной прародительнице: «Прабабка моя была писаная красавица, жила весело и имела не одно приключение».
Высказывает он и версию появления знаменитой Розовой дачи в Царском селе: «Впоследствии, разбирая прабабкин архив, среди посланий от разных знаменитых современников нашел я письма к ней императора Николая. Характер писем сомнений не оставлял. В одной записке Николай говорит, что дарит ей царскосельский домик «Эрмитаж» и просит прожить в нем лето, чтобы им было где видеться. К записке приколота копия ответа. Княгиня Юсупова благодарит Его Величество, но отказывается принять подарок, ибо привыкла жить у себя дома и вполне достаточна собственным имением! А все ж купила землицы близ дворца и построила домик – в точности государев подарок. И живала там, и принимала царских особ».
Нет, интрижки между русским монархом и обворожительной княгиней не было, была лишь дань восхищения, отдаваемая непревзойдённой красоте. Известна записка графа В. А. Соллогуба княгине З. И. Юсуповой: «Его Императорское Величество выразил желание, княгиня, иметь Ваш портрет».
Через три года после замужества, в 1830 году, у Зинаиды Ивановны начался роман с офицером Кавалергардского полка Николаем Андреевичем Жерве. Долли Фикельмон упомянула об этом в своём дневнике с присущим ей тонким ядом: «Не менее заметен и чересчур затянувшийся и всепоглощающий флирт очаровательной княгини Юсуповой с Жерве, офицером Кавалергардского полка. Она вызывает всеобщий интерес, ибо молода духом, как, впрочем, и годами, весёлая, наивная, невинная. С удивительным простодушием отдалась она во власть своего чувства. Она словно не видит расставленной перед ней западни и на балах ведёт себя так, будто на всём белом свете только они вдвоём с Жерве. Он очень молод, с малопривлекательным лицом, во всяком случае, незначительным, но очень сильно влюблен, постоянен в своем чувстве и, может, более ловкий, чем его считают».
Наконец, слухи о романе доходят до ушей мужа. Вопреки мнению, согласно которому Борис Николаевич предоставил жене полную свободу, это известие выбило почву из-под его ног. Предоставим слово вездесущей Дарье Фёдоровне: «Ореол весёлости, окружавший его красивое и столь молодое лицо, вдруг разом исчез. Боюсь, что причина этому – Жерве».
Николай Жерве, не желая компрометировать возлюбленную, спешно покидает Петербург. Молодой кавалергард подавлен, угрюм, его одолевают мрачные мысли, и, по свидетельству князя Михаила Лобанова-Ростовского, «у него такой вид, как будто он погибнет в первом же деле». Так и случилось: во время экспедиции в Большую и Малую Чечню Жерве был ранен и скончался после двухмесячной болезни.
Кончина совпала по времени с гибелью на дуэли Михаила Лермонтова, с которым Николай Жерве общался в военном лагере под крепостью Грозной и участвовал в одной экспедиции. Упоминая их обоих, императрица Александра Фёдоровна пишет 7 августа 1841 года своей подруге и фрейлине Софье Александровне Бобринской: «Вздох о Лермонтове, об его разбитой лире, которая обещала русской литературе стать её выдающейся звездой. Два вздоха о Жерве, о его слишком верном сердце, этом мужественном сердце, которое только с его смертью перестало биться для этой ветреной Зинаиды».
Продолжение следует:
Вас может заинтересовать:
Ранее:
✅©ГалопомПоЕвропам
До встречи на канале!