- Ира, у тебя молодой человек-то есть? – выпалила англичанка.
Мы бежали вниз со швабрами: дежурили. Англичанка шла наверх. Перепрыгнул через полдюжины ступенек Редькин, скатился по перилам Штанга.
- 7 «Б»! Осторожнее! – вскричала англичанка. – Ира, у тебя молодой человек-то есть?
- Е… н…, - язык потрогал то место, где должен был проклюнутся зуб мудрости. – Есть! Даже два!
- Даже два?! Ну-ну!.. - нервно засмеялась англичанка и убежала наверх.
Типун мне на язык! По-моему, эта школа уже начала меня портить.
Иногда мне казалось, что учимся мы так, иногда, между делом. Когда скучно и особенно нечем заняться. Когда нет «Зарницы», «Алло, мы ищем таланты», «А ну-ка, девушки!», «А ну-ка, парни!», «Зажги свою звезду»… Чего там ещё? Названия ещё те, что были, когда учились наши бабушки и дедушки пятьдесят лет назад.
Учились мы так, от безделья, когда не нужно ничего напечатать и распечатать завучам в завучевской и учителям в учительской…
А ещё меня вечно освобождали от всяких проверочных и контрольных, и я вместо этого делала какие-то проекты.
Времени на них давалось неприлично много. Можно было со скуки умереть. Помню, когда делала презентацию «Герб городского округа Ромашкино», целый урок сидела и просто меняла фон слайдов.
«Двенадцать лепестков символизируют чистоту и непорочность, а также двенадцать ведущих предприятий города: целлюлозно-бумажный комбинат, завод лакокрасочных материалов, мусоросжигательный завод…»
- Анна Викторовна, за весь урок я только поменяла фон. И всё. Больше ничего не делала, —объявила я географичке после звонка, сама испугавшись своей хладнокровной честной наглости.
- Замечательно! – сказала она слегка обалдев.
«Золотой центр цветка символизирует исторический центр города, его интеллектуальный капитал, близость городского округа к Москве, единение людей и их бескорыстные отношения. Также это цвет унитаза в доме мэра городского округа Ромашкино…».
Нет, вот это, последнее, не надо. Это дядя Володя сказал.
«Тёмно-синий цвет геральдического щита – цвет спокойствия и надежды на светлое будущее».
Ладно, презентацию я сделаю. Теперь пойду сдавать перевод Милна по английскому и перевод Шиллера по немецкому.
А ещё меня злая заву… Лидия Васильевна попросила какие-то таблицы напечатать. Меня из-за этого с урока сняли.
- Надо же, а я у кого-то читала, что перевод… он, по сути-то, и невозможен, - доносился до меня из соседней учительской голос англичанки, - что либо точно и нескладно, либо складно, но так, что лучше уж вообще не надо. В подлиннике про портянки, в переводе про закат. Как она так сделала?! Каждое слово! И в рифму! Просто Милн, только по-русски.
- Да, Евгения Устиновна… Тут, конечно, тема такая, болезненная очень, - откашлялась директриса. – Я же тоже в юности стихи писала и даже Бодлера имела дерзость переводить… И, может быть, не хуже перевела бы, если уже в четырнадцать лет начала бы…это… но с меня отец кожу бы содрал, как учуял.
- Вы имеете в виду, что у неё… два молодых человека?
- Два?!
- Да когда только всё успевает! И два языка, и два перевода, и два молодых человека…
- Господи, у меня тоже в юности… Неважно! Я о другом. Пропадает девчонка, погибает. Она щас раз – и всё, а у женщин это вообще не лечится…
- Ира? Ну как? Получается? – в завучевскую вошла завуч, Лидия Васильевна.
- А-а-а… да-да! Получается! – я вытерла слюну с клавиатуры.
- Я хотела тебя попросить, ты не могла бы посмотреть, как там газеты лучше развесить, по цветам?
- А-а… конечно-конечно.
Вот надо было сморозить! «Даже два!» Теперь по всему Ромашкино растрезвонят! Надо же! «Не лечится»! «Не лечится!»
- Ира, зайди после уроков, пожалуйста, в кабинет к Марине Валерьевне.
- Хорошо. После факультатива или после электива?
- С факультатива я тебя отпрошу.
После последней алгебры я была на месте. Директриса отделилась от бархатистого дивана, с которым у неё сливался костюм, и пересела за стол:
- Проходи, Ира. Садись. Тема, на которую я хочу с тобой поговорить, очень деликатная и болезненная. Особенно для меня, человека, у которого от цирроза печени умер дед.
- Примите мои соболезнования.
- Спасибо. Ира, я понимаю, что мы на тебя возлагаем много ответственности. Даже, возможно, слишком много. Два иностранных языка, два проекта по переводу, два…
- Н-не….
- …Я не буду затрагивать сейчас все эти аспекты. На тебя немало всего возложено. Ты ещё не взрослый человек. Ты юная девушка, которая только недавно перестала заплетать две косички.
- Ну почему же? На этой неделе вот не заплетала. А завтра как раз хотела заплести.
- Да заплетай себе на здоровье! Заплетай! Тем более! Я хочу, чтобы у тебя была долгая и счастливая жизнь, девочка. Понимаешь?
- Марина Валерьевна, я тоже хочу, чтобы у Вас…
- А так у тебя будет жизнь-вспышка, жизнь-комета, как ночная бабочка…
- Ч-ч-ч-что?!
- Нет, это сравнение здесь неуместно, прости. Я понимаю, что сейчас сложилось такое мнение, что просто на одной минеральной воде никто ничего никогда не писал и не переводил. Быть может, так оно и есть… Ещё и Лена Ваенга эти идеи пропагандирует. Поёт, что и Ван Гог и Гоген и Дали, там… «употребляли». Ты не Ван Гог, Ира.
Я машинально заправила пряди за уши.
- Ты девочка. Тебя это зелье доведёт не до лечебницы Сен-Поль, а сразу… Хорошо хотя бы ты ещё закусываешь.
- Ч-ч-ч-то?! Что я делаю?!
- Ну я же всё чувствую. Не слепая. Вернее, насморка у меня нет… Огурчик. Закусон.
***
- Бабушка, понюхай меня! – закричала я с самого порога и сорвала с себя пуховик.
- Чего? Надушилась чем?
- Пахнет? Нет, ты кофту нюхай?
- Хм? А чем пахнуть-то должно?
Я бросилась на кухню, распахнула холодильник, вытащила пузырёк с огуречной настойкой, открыла.
- Вот! Этим! Пахнет?
- Фу! Противно как! Да я уж принюхалась, привыкла. А чего, мама тебя сегодня не успела намазать, спину-то, прыщи твои?
- Ага. Если бы не успела!..
- Ну ты уж потерпи, курс закончить надо. Так сразу-то ведь ничего не проходит.
Ещё у меня есть:
- "Дорогой, они очень тяжёлые. Я сама"
- "Положите нам в суп то, что мы заслужили. Наши чересчур доверчивые соседи"
- "И нас доучите, и новых возьмите!" Как мы были эгоистками и не пускали Нину Михайловну на пенсию"