«— Король бы какой взял нас на службу — в Венецию, или в Рим, или в Вену... Ушел бы я без оглядки... Все народы живут в богатстве, в довольстве, одни мы нищие... Был недавно в Москве, искал оружейника, послали меня на Кукуй-слободу, к немцам. И — богатство! Один Кукуй богаче всей Москвы с пригородами...»
Так рассуждает Михайла Тыртов в приватном разговоре с чуть более удачливым соседом Василием Волковым в романе «Петр Первый». Роман Алексея Николаевича Толстого одно из самых талантливых произведений по эпохе, но при этом его общая и доминирующая идея о дикой отсталости допетровской Руси от Запада порой входит в противоречие с некоторыми деталями и эпизодами самого романа. Иногда настолько, что я задумываюсь – а не оставил ли автор умышленно некие «ключи» своим читателям, для того чтобы они засомневались в этой общей идее?
А «загадки» и неясности начинаются буквально с первых страниц романа, и одна из них как раз разговор Тыртова и Волкова.
Так иди, Михаил и служи – к королю. Или Мишка ждал покуда ему цесарский посланник грамоту пришлет? Что же ему мешало? Может быть смутное осознание того, что немцы-то, пришли в Москву (и не при только что умершем царе, и даже не при его отце) вовсе не от хорошей жизни у себя на родине? А богатство неописуемое они с собой привезли? Или в Московском царстве заслужили?
Получается, что эмиграция иноземцев на Русь была заметным явлением, а вот обратного потока, столь же явного и широкого, по каким-то причинам не было. Почему не было, если по словам Мишки Тыртова все так ужасно? Несмотря на то, что в постоянно воевавшем государстве учет служилого дворянства велся скрупулезно и строго, пересечь границу с Польшей и Швецией, как будто не составляло труда. Если уж такая нужда неизбывная. При случае, конечно, поймают и даже сволокут в какой надо известный Приказ, но специально погоню за отдельно взятым помещичьим сыном Мишкой Тыртовым посылать не будут. Да и граница не сказать, что особо на замке – людей не хватит на всех удобных местах заставы расставить.
Движения на Запад нет, а вот на Русь есть – в Москве нужны служивые люди, но и во Франции, Италии, Священной Римской Империи они тоже нужны. Но вот не едут дети боярские и прочие через Речь Посполитую на службу в немецкие земли, не предлагают свою саблю, а пригодились бы, взяли бы. Что же получается, при общих тяготах службы, условия на Руси для выдвижения по заслугам были легче?
Сами собой напрашиваются две причины такой «неповоротливости» отечественного рыцарства – другой язык и другая вера. Но ведь и Европа отнюдь не была однородной в этом плане. В Германии по XIX век включительно, говорили на разных диалектах, а уж с религией в том же XVII веке было и вовсе сложно.
Как тут не вспомнить мудрого и предусмотрительного отца Мушкетона, который Мушкетона воспитал католиком, а его брата гугенотом (кальвинистом). Если бы мудрый папаша жил не во Франции, а в Германии, этого было бы недостаточно, явно не хватало третьего сына – чтобы воспитать его лютеранином, не помешало бы, в преддверии Тридцатилетней войны.
Колесили младшие (да и старшие) сыновья по всей Европе и как-то справлялись и с языком, и с религией, при полном отсутствии гибкости в вопросах веры. Трудно было человеку XVII века отринуть веру отцов, но переходили все же... Вот только русские не особо стремились, тогда уж надо признать, что православие всех русских людей устраивало. И необходимости (от тяжелой, якобы, жизни) перехода в чужую веру дворянство не видело.
Вот интересный документ, как раз 1615-1616 годов, Белозерская платежница, где зафиксировано примерно 500 белозерских помещиков по всем станам Белозерского уезда. Более 60 фамилий отмечены как «иностранцы». Чуть более чем каждый десятый, не так уж и мало. Точнее можно выделить несколько категорий – «немчины», «литвины» (примеры – Иван Томановский, Федор Блашковский), «иноземцы» и «черкашане» - последние судя по именам, опять же похожи на бывших подданных Речи Посполитой. Есть волошанин Лукьян Вартыковский, поляк Александр Баль, гречанин – Иван Можаров.
Хотя среди тех, кто записан как «иноземцы» в платежнице немало обыкновенных, как будто бы совсем русских имен – Андрей Радилов, Илья Мартынов, Филипп Бунаков и так далее. Может быть под «иноземцами» имеются в виду не только «иностранцы», но и те же русские подданные, вот только уже иных русских же земель? Хотя отдельно выделены «ружанины» и «можаитины», под которыми легко понимать выходцев из Рузы и Можайска. Но в «немчинах» явно узнаются германские имена и фамилии, несколько искаженные – Кашпир Колт, Альц Кляус, есть и уже русифицированный Матвей Яковлев, но опять же это может быть уже местным «производным» от исконно германского имени.
Литвинам явно было легче в плане языка и веры, но бывшие подданные многочисленных германских княжеств ехали в неизвестность, не зная языка, с другой религией… Кто грамотный, а кто и вовсе нет. Что-то их выталкивало с родным мест. Ехали в первой четверти XVII века, ехали и в последней, и только русского обратного движения в таких же объемах не было. Вопрос – почему?
Никак зря Михайла Тыртов плакался – да, на Руси тяжело (служить надо, а как же), но, по всему видать, кое-где в Европе было в те времена еще тяжелее. Даже привилегированным слоям общества.