Я помню, мне было лет восемь или девять тогда. Были девяностые, мы жили в полуторке на третьем этаже в панельном доме. У родителей тогда был сильный разлад, поэтому мне было все время тревожно.
Я училась во вторую смену, поэтому когда я просыпалась, родители были уже на работе, а когда возвращалась с уроков, они еще не успевали вернуться.
Но я отчетливо помню, что мне тогда не хотелось идти домой, потому что я знала, что там нет любви, что там опять будут ругаться. А я буду бояться и плакать, а на мои слова о том, чтобы родители перестали, они не отреагируют. Я смотрела на своих одноклассников, которые рассказывали о том, что "я щас приду домой и мы с родителями поедем в гости" или "у мамы сегодня день рождения и мы с папой поедем покупать ей подарок".
Мне было так невыносимо больно и противно, потому что у меня такого не было, и я не понимала, почему в моей семье все не может быть хорошо.
***
Был конец сентября и мама уезжала в колхоз со своими студентами на сбор урожая. Я не знаю почему, но им за эти работы выдавали сметану. Кажется, в девяностые это было распространено, когда нечем было платить, то отдавали продуктами.
Так вот, было у нас много этой сметаны. Она была такая густая и нежная на вкус.
А еще мне мама по утрам часто варила гречку. Микроволновок тогда еще не было, и чтобы гречка не остыла к моменту, когда я проснусь и начну собираться в школу во вторую смену, мама заворачивала кастрюлю в полотенце.
Мне всегда так нравилось развернуть это теплое полотенце, открыть крышку, и вдохнуть запах гречи с подсолнечным маслом.
А чтобы было сытнее, я добавляла туда деревенскую сметану, которую маме давали в колхозе.
***
Я сидела и ела эту кашу со сметаной. Я смотрела в окно и рассматривала пустой двор. И понимала, что внутри у меня так же пусто, и еле теплый сентябрьский ветерок перекатывал в моей душе желтые опавшие листья ивы, которая росла под окнами. И мне так хотелось плакать, и было так страшно, что вот сейчас гречка со сметаной закончится, а вместе с ней закончится и все теплое и доброе в этот день.